— Непременно присмотрюсь, — сказал экспедиционный менеджер-синхронизатор, уже на причале пожимая руку Хаффу.
…
Предсказанная погодная аномалия проявилась через полтора часа. Небо стремительно почернело, и с него посыпались большие хлопья мокрого снега. Африканцы некоторое время наблюдали этот феномен, удивительный для субэкваториального пояса, и ловили тающие хлопья ладонями. Затем неприспособленность к холоду заставило всех, кроме двоих европеоидов, отступить сначала под навес открытой веранды, а затем — в теплую комнату. Хафф перед уходом бросил взгляд на цифровой термометр и сообщил:
— Это новый рекорд. Раньше тут не бывало ниже, чем 9.1 Цельсия или 48.4 Фаренгейта. Сейчас 7.3 Цельсия или 45.1 по Фаренгейту. Как в страшной книжке Брэдбери.
— У Брэдбери было 451 по Фаренгейту без точки, — заметил Икар.
— Верно, у него было без точки, — Хафф широко улыбнулся, и закрыл за собой дверь.
Шнукки хмыкнула, взяла из предусмотрительно поставленного на веранде буфета пару стаканов и бутылку бурбона, плеснула в стаканы по полста миллилитров и сообщила:
— Брэдбери постигла ошибка: он спутал шкалы в названии. Бумага загорается при 451 по Цельсию, а по Фаренгейту это будет 843. Замечено было слишком поздно, и его великая антиутопия вошла в историю с этой ошибкой. В этом есть символизм, как по-твоему?
— По-моему, мы в такой глубокой заднице, какой даже у Брэдбери нет! — произнес Икар и сделал глоток бурбона.
— Во-первых, у Брэдбери есть даже более глубокая задница, — поправила Шнукки, — это в Марсианских хрониках, называется: Будет ласковый дождь.
Икар покрутил стакан в руке и кивнул.
— Да, я припоминаю. Там атомная война убила всех. У нас в этом смысле версия лайт.
— У нас простая реальность, без алармистского пафоса… — Шнукки отпила из стакана и повторила, — …Простая реальность. Даже всей суммы ядерных арсеналов не хватит для истребления человечества. А в реалистичных сценариях войны никогда не получалось применения более 10% арсеналов.
— Допустим, что так, — сказал Икар, — но зачем вы все это спровоцировали?
— Мы — что? — Шнукки мимикой и взглядом театрально изобразила невинную девушку, арестованную по доносу якобы за совращение полка рейтаров.
— Да ладно, леди триумвир, мы не на светском рауте, и мы оба знаем, как было дело.
— Верно, — согласилась она, — что ж, отвечу прямо: у нас не было выбора. Мы могли бы продержаться на Великих болотах год, два, три, не более. И нас бы прихлопнули. Ведь глобальная система не терпит, если кто-то выскакивает из гребанного колеса Сансары. Даже такая мелочь, как наш триумвират, должна, по правилу системы, или вертеться в священном единообразии, или мучительно гибнуть для устрашения сомневающихся. Я повторю: у нас не было выбора. Мы использовали мизерный шанс убить систему, пока система не убила нас. После этой войны система не сможет восстановиться. Не в этом столетии, по крайней мере.
— А как насчет сотни миллионов погибших? — спросил Икар.
Шнукки выразительно пожала плечами.
— Когда-нибудь это колесо все равно лопнуло бы. Норны, или кто там есть, сплели нити судьбы так, что оно лопнуло, когда наехало на нас. Не мы создали это колесо, и не нам отвечать за финал его существования.
— Ладно, — произнес Икар, — что дальше?
— Колесо больше не вертится, — ответила Шнукки, — и лишь по этой причине вопрос «что дальше» теперь приобрел практический смысл.
…