Авденаго подсунул ему кусок хлеба, который Моран тотчас обхватил пальцами и принялся крошить.
— А если не восставать, — сказал Авденаго, — тогда можно без литературы?
— Чего тебе надо, а?
Моран скатал хлебный шарик и сунул в рот.
— О чем ты хлопочешь, грязное животное? — спросил он почти добродушно и тут внезапно жуткое подозрение исказило резкие черты Морана. — Никак на свободу захотел? Уболтать меня вздумал? Чтоб я тебя якобы добровольно отпустил на все четыре стороны? Ну ты и фрукт! Я тебя сгною!
— Нет никакой доблести в том, чтобы сгноить фрукт! — осмелился Авденаго и не без удовлетворения заметил, как нахмуренные брови Морана чуть разгладились. — Да я, собственно, только спросить…
— Гай Юлий Цезарь распинал и за меньшее, — предупредил Моран. — А ему далеко до Джурича Морана.
— Этот Воробьев… — начал Авденаго.
— Кто? — Моран искренне поразился.
— Воробьев… Тот кривоногий, что приходил… Ну, которого вы еще фотографировали, — Авденаго показал рукой на стену, увешанную снимками. — Он перепуганный такой был. На него жена гоблинов натравила.
— Бывшая жена, — поправил Моран. — Будь точен. Женщина, способная повелевать гоблинами, не в состоянии быть актуальной женой для такого человека, как твой Воробьев.
— Воробьев не мой, — возмутился Авденаго. — Он уж, скорее, ваш.
— Почему это мой? — Моран взял вилку и нацелил ее на Авденаго. — С чего ты взял, будто твой Воробьев — на самом деле мой?
— С того, что он — ваш клиент, — храбро сказал Авденаго, не сводя взгляда с вилки. Он уже достаточно хорошо изучил Морана, чтобы не сомневаться: хозяин в состоянии метнуть острый предмет в любую минуту. И руку не попридержит, метнет со всей своей немалой троллиной силы.
— Мало ли кто мой клиент, — огрызнулся Моран и опустил вилку (Авденаго вздохнул с облегчением). — Это еще не повод для аннексии. А с другой стороны, ты вот — отнюдь не мой клиент, ты клиент уголовного розыска. И я не думаю, что кто-нибудь из ментов возжаждет назвать тебя «своим» в том смысле, который обычно вкладывают в это слово…
— По-моему, разговор становится скользким, — заметил Авденаго. Ему не понравилось, как повернул тему Моран Джурич.
Моран ухмыльнулся с довольным видом.
— Лучше поостерегись, недоразвитый раб, задавать мне, твоему великому господину, подобные идиотские вопросы. — Он помолчал, ковыряя вилкой в зубах, а затем проговорил задумчиво: — Я бы и сам хотел знать, куда они все после процедуры фотографирования деваются и что там с ними на самом деле происходит. Но мне не дано. Можно поставить эксперимент на себе самом, однако — слишком опасно. Конец света ближе, чем ты думаешь. Если ты вообще думаешь, тупой и волосатый раб.
— Абсолютно не думаю, — заверил его Авденаго.
— Врешь, разумеется, как и все ваше лукавое племя, но с этим трудно бороться… — Моран вздохнул. — Все рабы воображают, будто у господ такая легкая и приятная жизнь — знай себе лежи на диване да эксплуатируй. А на самом деле все гораздо сложнее. Да мы, рабовладельцы, ни минуты покоя не знаем! Эксплуатировать тоже с умом надо. И мятежи подавлять, подавлять, подавлять в зародыше! — Он раздавил очередной хлебный шарик, размазав его по скатерти. — Понятия не имею, где теперь Воробьев и что с ним происходит. А теперь позволь и мне, утомленному и обремененному заботами господину твоему, задать тебе, болтливый лягушачий помет, пару вопросов. С чего это тебя так беспокоит судьба какого-то, с позволения сказать, Воробьева?
Авденаго пожал плечами.
— Человек все-таки…
— Это еще не повод!
— А вдруг там интересно?
— Где?
— Там, куда он попал.
— Хочешь взять от жизни все? — подозрительно осведомился Моран Джурич.
— Иногда хотелось бы…
— Я тебя в ментовку сдам, — предупредил Моран, — тогда ты точно от жизни все получишь.
— Кроме отдыха на Гавайях, — тихонько пробормотал Авденаго. Он уже привык к постоянным угрозам Морана и не придавал им значения.
Моран сразу догадался о его мыслях.
— Думаешь, я попусту запугиваю?
— Думаю, да, — расхрабрился Авденаго.
Стремительным движением Моран выплеснул чай ему в лицо. Чай был очень сладкий, тягучий. Авденаго содрогнулся от отвращения, когда липкие капли проникли ему за шиворот, однако стойко выдержал экзекуцию и ни словом себя не выдал.
— Ты все равно трепещешь, — сказал Моран Джурич. — Я вижу. Скрываешь, но трепещешь.
— Если я скрываю, значит, дух мой не сломлен, — сказал Авденаго.