— И что же он?
— Сказал, что в гробу и белых тапочках нашу общественную жизнь видит.
Я сделал пометку в блокноте и задал очередной вопрос:
— Говорят, он на почве ревности общественный порядок и прежде нарушал?
Секретарь ячейки с обречённым вздохом кивнул.
— Нарушал. Но это ещё до моего назначения было!
— Хорошо его знаете? Меня даже не он сам, а его бывшие девушки интересуют.
Молодой человек наморщил лоб.
— Пожалуй, смогу нескольких назвать. Но далеко не всех. Шибко он влюбчивый.
Имён набралось с полдюжины, заодно я выспросил фамилии тех, с кем у Рогозы случались конфликты, уточнил дату проведения товарищеского суда, а после попросил дать вспыльчивому аспиранту объективную характеристику.
— Сразу и напечатайте, — указал я на пишущую машинку.
Молодой человек в такой малости представителю студенческого самоуправления отказывать не стал, и очень скоро я шагал по коридору, по диагонали просматривая текстовку.
Политическая незрелость, обособленность, игнорирование общественной деятельности, беспорядочная личная жизнь, собственническое отношение к женщинам, конфликтность, систематические драки, а в довершение всего — высочайшая квалификация и особое отношение со стороны профессора Чекана.
То что надо! Жаль только должность у подписавшего характеристику не та, чтобы к ней всерьёз отнеслись. Но это дело поправимое.
Бюро институтской организации Февральского союза молодёжи занимало несколько помещений на верхнем этаже главного корпуса, расположение — престижней некуда, да только комнатушки те были откровенно крохотными, и людям приходилось в них не просто тесниться, а буквально сидеть друг у друга на головах. Впрочем, второму секретарю выделили персональную каморку, где при включённом радиоприёмнике можно было даже не особо опасаться, что разговор расслышат соседи.
Я постучал в дверь с табличкой «И. В. Снегирь, второй секретарь», сразу приоткрыл её и заглянул в кабинет с письменным столом, узким окном, шкафом и портретом Баюна рядом с республиканским гербом.
— Не помешаю?
Инга оторвалась от печатной машинки, откинула с лица русую чёлку и улыбнулась.
— Здравствуй, Петя! Давно не появлялся!
— В отпуск же ездил. Неделю в Зимске провёл.
— Новый год с родными встретил? — вздохнула барышня. — Везёт!
Я прикрыл за собой дверь и ухмыльнулся.
— Да я лучше бы вдвоём с тобой под бой курантов…
— Ой, брось! — рассмеялась Инга. — Чего пришёл?
— Считаю, нашим организациям надо теснее взаимодействовать друг с другом, — сказал я и многозначительно похлопал ладонью по столешнице. — Гораздо теснее!
Инга покрутила пальцем у виска.
— Ты о чём-нибудь другом думать способен вообще?
— Увы, только о другом и приходится думать, а тебя, вот, увидел и сразу накатило. — Я расстегнул портфель и принялся выискивать в нём нужный листок, попутно спросил: — Нога как?
— Ломит к перемене погоды, но терпимо.
— Не отнимается?
— Давно уже нет. Твоя техника отлично работает.
Я покачал головой.
— Она просто купирует симптомы и полноценную реабилитацию заменить не сможет.
— Уже всё хорошо! — отрезала Инга, ясно давая понять, что разговаривать на эту тему не расположена.
Она очень быстро восстановилась после полученных летом травм, но левая нога изредка отнималась, вот я и поставил бывшей однокласснице технику дублирования сигналов нервной системы. Ей бы вдобавок на курс реабилитации походить, да куда там! Инга с головой ушла в учёбу и общественную работу, словно что-то кому-то хотела доказать.
Кому-то, только не мне. Отношения у нас остались… ровными.
Пожалуй, именно так.
Инга приняла свежеотпечатанную характеристику, внимательно изучила её и поморщилась.
— На редкость неприятный персонаж.
— Других не держим, — развёл я руками. — Можешь заверить?
Бывшая одноклассница глянула остро, но ни о чём спрашивать не стала, шлёпнула в угол листа штамп и расписалась.
— Зайдёшь сегодня на чай? — спросила она, возвращая характеристику.
— С удовольствием бы, но вечер занят.
— Свидание?
— Если бы! — Я вздохнул. — Договорился с соседом, что он мне физику подтянет. Иначе точно на экзамене засыплюсь.
— Откуда на военной кафедре углублённое изучение физики?
— Не сыпь мне соль на раны! — попросил я. — Меня же по особой квоте зачислили с индивидуальным учебным планом. Вот и приходится отдуваться.
— Бедненький!
— И не говори!
Склонившись над столом, я поцеловал Ингу, пообещал на неделе заглянуть в гости и отправился на розыски молодых людей и барышень из окружения проштрафившегося аспиранта. Пробегал по студгородку до без четверти пять. Нашёл далеко не всех, к тому же попутно в списке прибавилось ещё полтора десятка персоналий, но картинка сложилась вполне определённая, и ситуация перестала казаться такой уж беспросветной. Пожалуй, что и выкручусь на сей раз.
В студенческое кафе «Под пальмой» я прибежал за пять минут до назначенного времени, быстренько избавился от пальто и кепки, наведался в уборную вымыть руки и вернулся в общий зал.
Там столкнулся с Валей и Яной.
— Здрасте! — с недовольным видом выдала в ответ на моё приветствие серая мышка и ушла к буфету.
— Чего это с ней? — удивился я. — Особые дни?
Валентина глянула в ответ с укоризной.
— Просто переживает за меня. — Платиновая блондинка улыбнулась. — Считает, меня незаслуженно обошли с повышением.
— Да как же так? — притворно удивился я. — Была медсестрой, а стала фельдшером и заместителем начальника медпункта институтского дома отдыха!
Ну да — от участия в проекте Валентину отстранили. Я только не знал, приложил к этому руку доцент Звонарь или подсуетился Альберт Павлович, у которого были на блондиночку какие-то собственные планы.
— В этом доме отдыха скука смертная! — отрезала Валя. — Хуже даже, чем на Кордоне!
— Позволь с тобой не согласиться, — усмехнулся я. — У меня была возможность сравнить.
Блондинка только фыркнула и присоединилась к подружке, а я вновь взглянул на часы. Было ровно пять, но посетители только начинали подходить, так что без проблем занял столик на двоих у окна, оглядел зал, посмотрел на улицу.
Не заметил Нику ни на улице, ни внутри и ощутил не разочарование даже, а нечто куда более неприятное, замешанное на гаденькой неуверенности. Давно ничего подобного не испытывал. Слишком давно, чтобы просто махнуть рукой, если девушка вдруг не придёт.
Вроде и не на свидание её пригласил, вроде мне до неё и дела нет.
Просто обидно, что ли?
Начало шестого. Густые сумерки, огни фонарей, позёмка и тёмные фигуры людей.
Минутная стрелка доползла до двойки, и я решил впустую время не терять, сходил в буфет, взял стакан чая и порцию медовика. Ни пиво, ни коньяк заказывать не стал, лишнее это. Ни к чему.
Ника вынырнула из вечернего сумрака в четверть шестого. Будто бы даже возникла из ниоткуда, шагнув в отбрасываемый витриной кафе свет, но так уж сильно меня это обстоятельство не порадовало: появилась барышня не одна, а в сопровождении какого-то курчавого пижона. Распахнутое пальто, непокрытая голова, уверенный вид.
Вот ведь хлыщ!
Я поймал себя на том, что начинаю закипать, и усилием воли погасил вспышку раздражения.
Это что ещё за ерунда⁈ Ревность⁈
Да какого чёрта⁈ Откуда бы такие собственнические инстинкты⁈
Ну-ка брось!
Растянуть губы в улыбке получилось без всякого труда, но промелькнуло в глазах, как видно, всё же нечто такое, что уже двинувшийся к столику пижон резко передумал и поспешил откланяться.
Демонстрируя хорошие манеры, я помог Нике снять шубку и убрал на вешалку её чуть припорошённую снегом меховую шапку, слегка выдвинул стул, передал меню. Но в него барышня даже не заглянула, уставилась на меня.
— Неужто у вас, Пётр, такая скверная репутация?
Я нахмурился.
— С чего бы это?