Написал этот воображаемый диалог и сразу представил обиженные лица руководителей комбината: «Чем, мол, мы хуже остальных 60 обувных предприятий РСФСР?» Да, наверное, ничем. Все вы вместе, по данным Минторга РСФСР, недодали в год своим согражданам около 7 миллионов пар обуви, а казне — почти 70 миллионов рублей.
Да и в беседах с другими руководителями пробиваются те же, что и у вас, нотки обиженных детей, вырванных из привычного мира экономических сказок с запрограммированным счастливым концом и неожиданно заброшенных в реальную жизнь, где для того, чтобы «добра наживать», недостаточно просто «жить-поживать», а необходимо изрядно крутиться.
Но в том-то и дело, что детское время экономики безвозвратно закончилось, а сроков на болезни роста не отведено.
Можно, конечно, предаться набившему оскомину как читателю, так и журналисту выяснению отношений между предприятием и поставщиками. Провести этакий блицвечер объективных причин. Вот, скажем, руководители комбината утверждают, что если не вся, то половина беды кроется в низком качестве отечественных кожевенных красителей. При нынешних красителях, по их мнению, хорошей кожи попросту не может быть.
А по мнению министра химической промышленности СССР, высказанному им однажды на пресс-конференции, красители у нас ничуть не хуже импортных. Просто неправильно ими пользуются.
Ну и где же золотая середина между двумя мнениями? Чтобы обойтись без этих самых вечеров и не терять времени на выяснение того, чья причина объективней.
А на следующее утро я встретил своего хмурого знакомца разгуливающим по городскому рынку. На ногах его поскрипывали новенькие зимние сапоги, произведенные на белый свет неким кооперативом с малозапоминающимся названием, а лицо выражало довольство человека, ухватившего за хвост птицу счастья. Он признался, что ему, конечно, жалко двадцати рублей, переплаченных кооператорам против государственной цены, зато тепло и не стыдно по улицам ходить.
Несмотря на ранний час и крепкий морозец, торговля шла куда веселей, чем в теплом Доме обуви. В шести наскоро сколоченных ларьках мы насчитали примерно двадцать разных моделей вполне справных на вид мужских и женских сапог. Обувь шла нарасхват, и я, с трудом узнав адрес кооператива, за продукцией которого стояла самая большая очередь, отправился туда выяснять объективные причины рыночного благополучия.
В тесной комнатенке покосившегося домика так называемой частной застройки сидели пятеро мужчин и тачали сапоги. Вопрос про объективные причины поверг их в крайнюю задумчивость. Наконец один из них, подняв вверх черный заскорузлый палец, произнес: «У нас, понимаешь, все причины субъективные. Вот, скажем, ты, извиняюсь, субъект, но без зимних сапог. А я, обратно же, субъект, но сапоги эти сшить умею. Ну, и скажи, какие ж тут между нами, субъектами, проблемы могут быть?» Места для проблем в таком раскладе вроде бы действительно не оставалось, но я, наученный опытом общения с их государственными коллегами, задал коронный вопрос про трудности и помощь.
Вот, например, где кожу берете? Выяснилось, что покупают ее — как отходы — на местном кожевенно-обувном комбинате, где, по мнению его же собственных руководителей, хорошей кожи быть не может. А насчет помощи… Пять пар глаз взметнулись на меня от сапожных заготовок, и их обладатели почти хором ответили: «Главная помощь, когда не мешают». Мешать я не собирался. Здесь зарабатывали деньги, и не мне было их учить, как это делается.
Я возвращался в гостиницу и, проходя мимо солидных корпусов кожевенно-обувного комбината, думал о том, что, пожалуй, главная задача нынешней экономической перестройки заключается в том, чтобы все объективные причины сделать субъективными. И тогда абстрактно-объективное изделие превратится в самый что ни на есть субъективный ботинок, простой для одних и доступный для других.
С КОГО ПРИКАЖЕТЕ ПОЛУЧИТЬ,
или Кому выгодно ломать трактора?
С некоторых пор начальника отдела общего надзора областной прокуратуры Соколова стали преследовать ночные кошмары.
Начинались жуткие сновидения обычно с того, что на подъездных путях местного объединения по производству сельхозтехники останавливался железнодорожный состав. На его платформах, весело поблескивая на солнышке свежей краской, стояли оранжевые, как марокканские апельсины, трактора ЮМЗ-6. Их аккуратно снимали с платформ, перемещали в цех… И тут прокурорский сон превращался в скрежещущий кошмар. Простые советские люди с кувалдами в руках начинали трактора сокрушать…
В этот момент Всеволод Сергеевич просыпался в холодном поту, дрожащей рукой включал настольную лампу и выводил на листе казенной бумаги грозное слово «Представление».
За тридцать лет работы в прокуратуре старшему советнику юстиции Соколову приходилось видеть всякое. Но то, что предстало его прокурорскому надзору в этом объединении, в рамки сложившихся представлений о законах нашей жизни, в том числе экономической, никак не укладывалось. Длинная вереница известных ему жуликов, норовивших стибрить как у родимого государства, так и у отдельных его граждан все, что плохо лежало, стояло или висело, со всеми их ухищрениями и уловками, казалась ему теперь элементарной мелочью пузатой по сравнению с масштабами того, что спокойно и просто, на виду у всяческих проверяющих комиссий, за зарплату и премию осуществляли честные труженики вышеозначенного производственного объединения. Чтоб тысячи новеньких тракторов, собранных, оплаченных, перевезенных, — да в разлом? Да это ж… Типичный бандитизм с тяжкими экономическими последствиями.
Но поскольку «кувалдная экономика» не была изобретена у них в области, а напрямую санкционировалась из Москвы, то собственными силами остановить кувалду областная прокуратура не могла. И тогда решила она ударить в общесоюзный набат. А пока набат по каналам служебной связи летит в далекую столицу, давайте посмотрим, что же все-таки происходит в одном из цехов объединения.
Да нет, уважаемый читатель, душа, конечно, болит. Во всяком случае, у тех, в чьи руки эта самая кувалда вложена.
Вот что говорит один из тех, кто с кувалдой: «Ну да, приходят к нам сюда из Днепропетровска трактора. Мы их разбираем. Двигатель, трансмиссия и рулевое управление в сборочные цеха идут, а остальное здесь складываем. Вы не подумайте, у нас ничего не пропадает. Приезжают из колхозов и на запчасти забирают. Бригада у нас 15 человек, в две смены работаем. Называемся — слесари механосборочных работ. Только уж какие тут сборочные… Вроде бы и зарабатываем неплохо, а как подумаешь, что вот такие же, как мы, работяги на другом заводе за полтыщи километров отсюда их собирают, то просто тошно становится… Видать, чего-то там, наверху, недодумали».
О том, кто и на каком таком верху недодумал, мы поговорим позже. А пока у меня, корреспондента Крокодила, есть вполне конструктивное предложение. Начальственных совещаний «в верхах» по поводу тракторов ЮМЗ-6, выпускаемых за полтыщи километров, и самоходных погрузчиков-экскаваторов, производимых на базе этих тракторов местным объединением, проводилось великое множество. А не пора ли обменяться опытом самим рабочим? Тем, кто собирает и кто разбирает? Рассказали бы друг другу по-простому да по-честному, какую винтку недовинтить, какую крутку недокрутить, чтобы и собирать побыстрей, и разбирать посподручней. Тут бы и представителям госприемки не грех поприсутствовать. Чтоб не слишком усердствовали. Все равно ведь то, что в одном месте не докрутили, в другом — открутят.
Ведь работа не какая-нибудь штучная, на широкую ногу дело поставлено. Ни много ни мало, а за последние пять лет почти восемь тысяч тракторов разломали. Специальный корпус в 1500 квадратных метров для этого разлома соорудили. Одной только зарплаты тем, кто ломает (по-научному «демонтаж» называется), без малого 100 тысяч рублей заплатили. А если ко всему этому добавить транспортные расходы (доставка одного трактора обходится в 44 рубля) да 2 тысячи железнодорожных платформ, колесящих туда и обратно, то возникает до боли знакомый вопрос: да откуда же у нашего государства на все это деньги берутся? Тут без определенной смекалки никак не обойтись.