Люсинда с минуту следила за ним, затем устроилась под покрывалом. На кровати не было занавесей, и в комнате не было ширмы, за которой она могла бы переодеться. Она растянулась на спине. Гэрри молчал и не шевелился. Она повернулась на бок.
Мягкий отблеск огня играл на лице Гэрри, рельефно выделяя его черты, оттеняя тяжесть век, подчеркивая контуры упрямых губ.
Глаза Люсинды медленно закрылись, и она погрузилась в сон.
Глава одиннадцатая
Когда на следующее утро Люсинда проснулась, огонь в камине угас. Кресло перед камином было пусто.
Она снова закрыла глаза и уютно свернулась под покрывалом. Ее губы изогнулись в томной улыбке. Удовлетворение переполняло ее. Она лениво поискала причину… и вспомнила свой сон.
Как Люсинда догадалась, время было очень позднее, глубокая ночь. Дом затих к тому моменту, когда она проснулась и увидела Гэрри, раскинувшегося в кресле перед затухающим огнем. Он беспокойно пошевелился, и она вспомнила об одеяле, оставленном на стуле у кровати. Она выскользнула из-под покрывала, ее мерцающее платье скользнуло по ногам. Она взяла одеяло и босиком подошла к креслу у камина.
Люсинда остановилась в шести футах от него, предупрежденная каким-то шестым чувством. Его глаза были закрыты, длинные темные ресницы, позолоченные на концах, почти касались высоких скул. Она изучала его лицо, строгое даже в покое. Ее взгляд скользнул дальше, на длинное грациозное тело, расслабленное во сне.
Она подавила тихий вздох.
И почувствовала на себе его взгляд.
Повернув голову, она увидела, что его глаза открыты. Он следил за ней, не оценивающе, но с нежной задумчивостью, от которой она оцепенела.
Люсинда почувствовала сомнения Гэрри и тот момент, когда он отбросил их прочь и протянул ей руку ладонью вверх.
Она стояла, нерешительная, дрожащая, и с долгим глубоким вздохом положила пальцы на его ладонь. Его пальцы ласково, но крепко сомкнулись, и он медленно притянул ее к себе.
Одеяло упало и осталось лежать на полу, забытое. Он притянул ее ближе, посадил к себе на колени. Его руки сомкнулись вокруг нее, и она подняла голову навстречу его поцелую.
Во время их первой близости желание стремительно влекло их друг к другу, не оставляя времени на томительные, долгие ласки. В ее сне минувшей ночью они провели несколько часов у камина, окутанные нежной любовной паутиной.
Люсинда закрыла глаза, сладкое волнение охватило ее.
В своей фантазии она чувствовала нежные опытные руки Гэрри, ощущала мозоли, оставленные вожжами. Он открыл ей дверь в чудесную страну ощущений… терпеливо знакомил с ней, обучал ее чувства, пока не осталось ничего, кроме ее удовольствия… и его тела.
Губы Гэрри искусно ласкали ее шею, сорочка скоро стала препятствием, и она сама жаждала избавиться от нее. Он нежно опустил сорочку, освобождая ее грудь. Она снова чувствовала прикосновение его волос, мягких как шелк, к своей разгоряченной коже.
Сколько времени лежала она, обнаженная, в его объятиях, в умирающих золотых отблесках огня в камине, она не могла вспомнить. Но ей казалось, что прошли часы, прежде чем он отнес ее на кровать.
Он откинул покрывало и положил ее на простыни, затем зажег свечи и поставил канделябр на столик у кровати. Она покраснела и потянулась за покрывалом.
— Нет. Позвольте мне смотреть на вас.
Его голос был тихим и нежным. И страстным, но страсть не была теперь бурной и опасной, а более глубокой, медлительной и бесконечно более сильной. И эта страсть смела все запреты. Она приняла его условия безоговорочно, лежала не шевелясь и смотрела, как он раздевался.
Гэрри лег рядом с ней, и желание вспыхнуло с новой силой. На этот раз он обуздывал свою страсть и учил ее с полной силой чувствовать каждое мгновенье, каждое движение, каждую томительную ласку. И конец был таким же восхитительным, но оставил более глубокое ощущение покоя и ошеломляющее осознание власти и силы, связавшей их.
Когда Люсинда открыла глаза, они были полны слез.
И на его лице она увидела то, на что почти перестала надеяться: он покорился судьбе и не роптал больше. Она видела это в его глазах, сверкавших под тяжелыми веками, в смягчившихся чертах его лица. И особенно в губах, потерявших свою твердость и строгость. Они стали мягче, податливее. Он встретил ее взгляд и не попытался ни скрыть свои чувства, ни подавить их.
Гэрри опустил голову и поцеловал ее долгим, томительным поцелуем, затем оторвался от нее и обнял.
Сон… просто сон, ничего более, воплощение всех ее надежд, ответ на ее самые страстные желания.
Люсинда крепко сжала веки, цепляясь за этот полный покой и удовлетворение, пусть даже иллюзорное.
Но день настал; свет струился сквозь открытые окна, играя на ее веках. Она неохотно приоткрыла глаза и увидела одеяло на полу перед камином.
Ее глаза широко распахнулись, замигали. Она увидела канделябр… на столике у кровати. Медленно, затаив дыхание, она повернула голову и увидела хаос, царивший на постели. Она сглотнула комок в горле и упала на спину, осторожно скосила глаза и судорожно выдохнула. Кровать рядом с ней была пуста, но на подушке осталась глубокая вмятина, и на белоснежном льне, как окончательное, неопровержимое доказательство, в солнечном свете сверкнули два золотистых волоска.
Люсинда застонала и закрыла глаза.
В следующее мгновенье она резко села и натянула на себя покрывало, только сейчас осознав, что лежит обнаженная. Она обшарила смятые простыни и нашла ночную рубашку, приготовленную вечером Агатой. Бормоча проклятья, Люсинда натянула ее и выскочила из постели.
Она решительно пересекла комнату и яростно дернула шнур звонка.
Она уезжает. Немедленно.
На первом этаже, отправив заинтригованного Мелторпа на поиски хозяина дома, Гэрри нетерпеливо ходил взад и вперед по библиотеке. Он приказал Мелторпу найти Альфреда, где бы он ни был, и передать, что срочно требуется его присутствие.
Дверной замок щелкнул; Гэрри обернулся и увидел входившего Альфреда, аккуратно одетого в клетчатый сюртук, бриджи и высокие сапоги. Сам Гэрри уже оделся для путешествия — в пальто бутылочного цвета и бриджи из оленьей кожи.
— Вот ты где! — С улыбкой, не потускневшей оттого, что его вытащили из чьей-то постели, Альфред приблизился. — Мелторп не сказал, в чем проблема, но ты выглядишь прекрасно. Полагаю, твоя ночь прошла гораздо увлекательнее моей, я прав? Миссис Бэббакум, похоже, получит титул самой восхитительной вдовы года… если уж ей удалось удержать тебя в постели… и притом на всю ночь. Посмотри на свою счастливую физиономию…
Тирада Альфреда закончилась приглушенным всхлипом в тот момент, когда кулак Гэрри обрушился на его лицо. Гэрри застонал, схватившись за голову.
— Извини, извини. — Его лицо выразило искреннее сожаление, и он протянул руку Альфреду, растянувшемуся на ковре. — Я не хотел ударить тебя, но придержи свои замечания о миссис Бэббакум.
Альфред не попытался взять протянутую руку, не попытался встать.
— Правда, не хотел? — заинтересованно спросил он.
Гэрри испытывал отвращение к самому себе.
— Я ударил инстинктивно. Вставай, я тебя не трону.
— Ну хорошо. — Альфред сел и осторожно ощупал левую скулу. — Я знаю, что ты не хотел меня ударить… ничего не сломано, и ты ударил для видимости. Очень тебе благодарен, если это имеет для тебя значение. Однако я останусь здесь, пока ты не прояснишь ситуацию… на всякий случай, иначе своей обычной болтовней я могу снова затронуть какой-нибудь из твоих инстинктов.
Гэрри скривился. Уперев руки в бока, он взглянул на Альфреда сверху вниз.
— Думаю, кто-то использует нас… эти званые приемы в Астерли-Плейс.
В глазах Альфреда появились проблески мысли.
? Как?
Гэрри поджал губы и заявил:
— Люсинду Бэббакум не следовало приглашать сюда ни в коем случае. Она исключительно добродетельная женщина, поверь мне.