— Все нормально, — ответила она и отвернулась к окну.
— Нет, не все, — продолжал он настаивать. — Выкладывай, что у тебя на уме.
— А вдруг Хельмут передаст Шугар ваш разговор? И потом, если Кэрол Энн так зависима от нее, она могла уже наябедничать о том, что я задавала ей вопросы!
Лэйни выглядела по-настоящему испуганной. Пенн воспользовался этим, чтобы утешительным жестом заключить ее в объятия.
— Волноваться не о чем, — сказал он легко. — Я сумею тебя защитить.
— А ты сам? Кто защитит тебя?
Лэйни вырвалась и отошла на несколько шагов, стиснув руки в тревоге.
— Шугар нас и пальцем не тронет, обещаю.
Пенн надеялся этим успокоить Лэйни, но она и не думала поддаваться на уговоры.
— Пойми, эта женщина опасна! Если это она убила всех троих, что для нее пара лишних трупов? А если ты будешь лезть с вопросами к Хельмуту, это будет то же самое, что прямая просьба поскорее тебя пристукнуть! Неужели ты сам не понимаешь этого, Пенн?
На его губах вновь появилась странная улыбка, так смущавшая Лэйни в начале разговора.
— Мне непонятно другое: чего ради ты беспокоишься? Если меня пристукнут, в доме наступит долгожданный покой. Ты останешься единственной хозяйкой, и никто больше не будет изводить тебя глупыми насмешками.
— Перестань! Это не предмет для шуток!
При мысли о том, что она и впрямь останется одна, Лэйни испытала приступ настоящего ужаса. Потерять Пенна было то же самое, что потерять все.
«Кого ты хочешь одурачить? — заговорил рассудок. — Как бы ни повернулись события, ты все равно потеряешь его. И потом, разве вы вместе сейчас? Он приходит и уходит, потому что ненавидит оседлую жизнь. Это всего лишь иллюзия, что вы живете под одной крышей. Рано или поздно он отправится на долгие годы либо в Лондон, либо в Париж, а значит, исчезнет из твоей жизни».
Лэйни живо представила себе, каким пустым покажется ей дом, какой одинокой — жизнь, и ей захотелось заплакать навзрыд.
— Ну и наплевать! — крикнула она. — Поступай как хочешь, все равно ты здесь — птица залетная!
В приступе слепой ярости она вытянула руки вперед с единственным желанием: вцепиться ногтями ему в лицо. Ей хотелось сделать ему больно, наказать за то, что он причиняет ей такие муки.
Пенн поймал ее руки и притянул Лэйни к себе. Поцелуй был таким голодным и жадным, что у нее потемнело в глазах. Желание, которое она знала до сих пор, показалось бледным подобием неистовой силы, во власти которой она вдруг оказалась. Это была атавистическая, темная и сладостная потребность немедленно ощутить его прикосновения, его запах, вкус, ощутить его внутри себя.
Они опустились на ковер очень медленно, словно происходящее было хрупким драгоценным сосудом, который мог разбиться от неосторожного движения или слова. Кончики пальцев, едва касаясь, скользнули по щеке Лэйни и вдоль шеи, все ниже, ниже и наконец под пояс джинсов. Лэйни вскрикнула, не слыша своего голоса, изумляясь тому, что с ней происходит. Вся мягкость, вся нежность, составлявшие ее основу и сущность, вдруг исчезли, сменившись лихорадочной жаждой, которая требовала немедленного утоления.
Она не замечала, с какой силой дергает за пуговицы, почти ненавидя одежду, как если бы она намеренно пыталась ей помешать.
— Это ты, Лэйни, — прошептал Пенн, когда они, голые, прижались наконец друг к другу. — Это на самом деле ты!..
Сколько ночей она не осмеливалась даже мечтать о том, что происходило теперь на самом деле! Все было словно впервые, словно он никогда еще до нее не дотрагивался. Если бы Лэйни могла в тот момент думать связно, она сказала бы себе: «Я люблю его, я не могу больше притворяться, что это не так!» Но она просто закрыла глаза со счастливой и странно жалобной улыбкой на губах.
— Открой глаза, — сказал Пенн очень тихо, — я хочу сказать тебе это сейчас.
Лэйни подчинилась. Он смотрел на нее сверху все с той же улыбкой, в которой — она вдруг поняла это — было бесконечное удивление.
— Я люблю тебя, Лэйни… Но даже это не главное. Я думаю, что всегда любил тебя.
По-прежнему полная желания, она была в тысячу раз более счастлива теперь, когда главные слова были сказаны. Только на секунду сомнение — ее вечный спутник — шевельнулось в душе. Только на секунду. Настороженность, ни на минуту не покидавшая ее с Джулианом и низводившая любовь до чисто физического удовольствия, явилась еще раз непрошеной гостьей, чтобы уйти навсегда.
Все было правильно на этот раз. Руки, которые обнимали ее, были единственным, что имело значение. Робкая птичка, никогда не имевшая настоящего гнезда, она обрела наконец дом.