Через плечо Вероники я увидела горничную Марджери. Она выглядела совершенно убитой, стояла, схватившись руками за голову, и глядела в дверь, расположенную слева от нее. Мари опомнилась, лишь когда мы подбежали вплотную. Дрожащей рукой она показала на дверь, силясь что-то вымолвить.
— Марджери? Что с Марджери?
Мари всхлипнула.
— Мадам… Нападение…
— Мари, — я старалась говорить четко и спокойно. — Марджери там, за дверью?
— Oui.
— Там еще кто-то?
— Non. Elle est seule. Одна… Ранена.
— Марджери? Что случилось?
— Il y avait du sang dans la figure.
— Кровь на лице? Она зашла туда и заперлась?
— Заперлась, да, да, я не успевать, нет. Pas de гёропсе.
Я подошла вплотную к двери и произнесла громко и четко:
— Марджери, если можете, ответьте. Здесь Мари и Вероника, они беспокоятся. Нам придется взломать дверь и вызвать полицию.
Прошло около десяти секунд, прежде чем из-за двери донесся негромкий, но четкий голос:
— Не нужно. Оставьте меня.
Я опустилась на одно колено и прильнула к замочной скважине. Ключ в замке, к моему удивлению, отсутствовал. Сцена передо мною открылась весьма странная, драматическая и необъяснимая. Увиденное я могла бы подробно вспомнить и описать в течение многих последующих лет. Но сейчас, когда я переношу на бумагу эти воспоминания, передо мною лежит письмо, которое я отправила Холмсу на следующий день после этих событий. Привожу строки этого письма.
«Я увидела ее сзади. Видна была лишь голова, остальное закрывали стулья. Прическа в полнейшем беспорядке, но цвет волос совершенно обычный.
— Что это за комната? — спросила я Веронику.
— Малая часовня. Она там?
— Да. — Я встала. — Вы обе оставайтесь здесь, а я попробую найти другой вход. Если найду, открою этот.
Не дав им времени на обдумывание ответов или возражений, я повернулась к двум дверям в конце коридора. Правая была открыта; заглянув в нее, я увидела еще одну дверь, тоже оказавшуюся незапертой. Следующая дверь, ведущая в часовню, была, однако, на замке. Пришлось воспользоваться подарком Холмса, отмычками. Я закрыла за собой задвижку, обогнула часовню и нацепила свою шляпу на дверную ручку коридорной двери, чтобы снаружи нельзя было подглядеть. С другой стороны раздался какой-то возглас, но я предпочла его „не услышать“ и повернулась к Марджери.
Холмс, можно было подумать, что ее переехал грузовик. Левый глаз заплыл в узкую щелочку, кожа на скуле лопнула, шея и волосы измазаны кровью. Губы слева распухли и тоже испачканы кровью — скорее всего, и зубы частично выбиты. Тело закутано в тяжелую шерстяную кофту. На мои обращения Марджери не ответила, оцепенело созерцая алтарный крест кельтского типа.
Прежде чем что-либо предпринять, я решила определить тяжесть нанесенных повреждений и осторожно сняла с нее кофту. Марджери совершенно не реагировала на прикосновения, как спящий ребенок. Кофта оказалась целой, лишь воротник слегка запачкан кровью, но платье надорвано в области шеи и правого рукава. Повреждена и кружевная вышивка на шее и груди. Я расстегнула ее платье — все еще никакой реакции — и обнаружила серьезные синяки и кровоподтеки. По затрудненности дыхания и положению торса можно было заключить, что ребра если не сломаны, то, по крайней мере, треснули.
Ее избили, Холмс. Бил мужчина или очень сильная женщина, владеющая кулаками, на несколько дюймов выше ростом, чем она. Правша. Били тяжелым кольцом, зажатым в кулаке правой руки. Бил знакомый — вряд ли она гуляла по улице в декабре в легком платье.
— Кто это сделал, Марджери? — спросила я. Но она меня не услышала.
Я снова застегнула ей платье, затем сняла свое пальто и завесила вторую замочную скважину. Вернувшись к Марджери, я опустилась на колени прямо перед нею, лицом к лицу.
— Марджери, — сказала я громко и повторила ее имя несколько раз. — Марджери, вы должны мне ответить. Вас следует доставить к врачу. Вы можете идти самостоятельно, но если вы не ответите, я отнесу вас в постель. Глаза ее медленно повернулись и уставились на мое лицо. С облегчением я увидела, что оба зрачка ее одинаковые и нормального размера.
— Нет, — прошептала она.
— Марджери, вы ранены. Если не зафиксировать ребра, дыхание будет причинять ненужную боль. Если не зашить рану на лице, останется бросающийся в глаза шрам. Сейчас я открою дверь, Мари поможет вам добраться до постели, а Вероника позаботится о том, чтобы оповестить всех об отмене службы.
— Нет, — сказала она снова, более громко, но откуда-то издалека, как будто пребывая в гипнотическом трансе. Я смотрела ей в глаза и размышляла. Если нет внутренних повреждений, то раны ее опасности для жизни не представляют. Насколько я могу судить, исходя из собственного горького опыта и основываясь на опыте работы в госпитале во время войны. Ниже грудной клетки следов ударов не оказалось, отсутствие внешних повреждений черепа соответствовало ее ясному взгляду. Ее оцепенелость, гипнотическое состояние — или как вы его еще назовете — блокировало боль и объясняло желание остаться одной. Я кивнула.