- К сожалению, это невозможно, мадам, - голос женщины оказался высоким и тонким. – Это платье уже заказано.
«Ой, ну конечно».
Аланна сердито выдохнула, сдув пружинку кудряшки со лба, и сложила руки на груди.
- Я заплачу в два раза больше, чем оно стоит.
Женщина лишь покачала головой все с той же улыбкой.
- Невозможно, мадам. Мы держим свое слово перед клиентами. Если вы позволите снять с вас мерки, мы сошьем вам подобное, потому что никогда шьем одинаковых платьев. Это не нравится нашим заказчикам.
Аланна ощутила себя униженной. Почти оскорбленной. Нет, в другой раз она, возможно, и согласилась бы, но не сегодня. Не найдя, что ответить, она только фыркнула:
- Нет уж. Найду себе что-нибудь получше.
Она гордо вышла из магазина и с такой скоростью оказалась в следующем, что едва почувствовала жару на улице.
И вновь у нее над головой раздался мягкий звон от колокольчика.
При виде витрин она почувствовала сладкое предвкушение.
Аланна всегда знала, что украшения были даже большей ее слабостью, нежели одежда.
Спустя полчаса Касавир понял, что не ошибся. Солнце ощутимо припекло ему лицо, и он жмурился, прячась в тени шелестящих цветочных гирлянд, увивавших балкон. Все так же кричали чайки, где-то на грани слышимости шумно и сладко вздыхало море, а улица внизу полнилась гудящим потоком людей. Размеренный, жаркий южный день.
Он внимательно наблюдал за входными дверями магазина, в котором уже давно скрылась Аланна, вышедшая из соседней лавки. Слава Тиру, без свертков и всего остального. Значит, то жуткое платье ей все же не досталось.
«Остынет и вернется. Никуда она не денется».
Но прошло еще полчаса, и время тянулось все более тягостно. Касавир прогнал со столика на балконе чайку, решившую поискать плюшек повыше пекарни, прочел несколько страниц безнадежно скучной книги, наигрался в гляделки с ласточкой, вившей гнездо под крышей, и, наконец, решил, что пора прекращать это кислое подобие ссоры.
На его взгляд, дулась Аланна уже слишком долго, и лень сменялась смутным беспокойством, зарождавшимся где-то внутри, как волна. Он знал, что даже Аланна не может провести в настолько маленьком ювелирном магазине час с лишним.
Должен признать, что ссора с женой никогда не казалась мне испытанием худшим, чем то, что только предстояло пережить этому человеку, который определенно не заслужил ситуации столь неожиданной и неловкой в своей двусмысленности.
Думаю, я даже восхищаюсь стойкостью своего брата по вере, ибо на его месте я бы немедленно воззвал к Тиру, за что на меня обрушилась подобная кара, и не получил ответа. Да простится мне подобное утверждение, но я знаю, что есть ситуации, в которых благосклонность великого Беспристрастного совершенно не поможет.
Вам интересно, что может быть хуже, чем ссора с женой, способной в пылу обиды отправиться покупать розовые бриллианты? На что никогда не ответит ни один покровитель, лишь посмеявшись над бедой?
Я отвечу.
Родители, которых вы не ждали.
========== 3. Худшее из возможного. ==========
Он никак не мог понять, чем же все-таки считать нижний зал их гостиницы. Для обычной таверны здесь оказалось слишком тихо, просторно и светло. И пол покрывал камень. Для зала в замке, чтобы обменяться сплетнями, пофлиртовать и устроить парад омерзительно тявкающих карманных собачек – лишними выглядели столы с посудой, а плетеные диванчики с льняными подушками смотрелись уютнее, чем надо.
А еще пальмы. До этого он видел их лишь в книгах, и разлапистые листья, постоянно шевелящиеся от легкого сквозняка, казались Касавиру живыми. В смысле – такими живыми, словно были готовы выползти из своих горшков и подняться по лестнице.
Паладин неприязненно покосился на одно из огромных растений, когда то покачнулось и противно мазнуло его кончиком острого листа по затылку. Он недовольно провел ладонью по волосам и задумчиво повертел на пальце вдетый в железное кольцо шероховатый, такой же изящный, как все вокруг, ключ от комнаты, прежде чем положить его в карман.
С улицы несся сонный шум измученного солнцем города. Часы на длинном столе у входа пробили час после полудня – разгар жары.
Касавир уже стоял посреди зала, когда в дверях гостиницы показалась пара скорее глубоко зрелого, чем преклонного возраста. Во всяком случае, назвать их старыми язык не поворачивался. Женщина кокетливо стучала по полу каблучками туфель. Высокий мужчина держал ее под руку в короткой белой перчатке. Солнце так било в дверной проем, что Касавир видел лишь черные силуэты, и все же в этих фигурах ему почудилось что-то смутно знакомое.
А потом он услышал голоса и застыл, как вкопанный.
- Дорогой, это невозможно. Наверняка он сейчас…
«О, нет».
Голоса, которые он услышал, вызвали жгучее, как проклятый хитрый перец, который ему вчера подбросила в тарелку Аланна, желание немедленно превратиться в фикус или прикинуться пальмой. На худой конец – цветущим кактусом. Или… о боги, как называлась эта штука с колючками, но не кактус?
«Нет, нет, нет. Только не это. Пожалуйста. Не здесь. Не сейчас».
Эти голоса он узнал бы в любое время, в любом месте, даже спустя десятки лет. Женский был чем-то схож с мелодичным птичьим щебетом, а мужской звучал уверенно, низко и слегка тягуче.
У него появилось очень стойкое ощущение, что он наконец-то понимает чувства своего кота, когда приходит время его мыть.
«Ты не похож на дерево. Смирись».
- Не здесь? – мужчина остановился посреди залы и теперь смотрел прямо на него. Сероглазый, с темными волосами, сильно тронутыми сединой, и осанкой военного, ни капли не подпорченной возрастом. - Ты уверена, милая?
Прикидываться пальмой уже явно оказалось бы бесполезно, так как его заметили.
Касавир со вздохом направился к этой паре и почти буднично, даже слегка неловко, чмокнул в щеку мать, которая была ниже его на полторы головы, и коротко обнял отца совершенно деревянными от напряжения руками.
- Привет, мам. Привет, пап.
Он очень надеялся, что выглядит спокойно. Касавир знал, что сначала родители будут спрашивать, что он тут делает, а, поскольку, врать он не умеет - вытянут из него новость о пропущенной свадьбе, и больше он отсюда не выйдет. По крайней мере, сегодня.
«Отлично! Я прошел три войны, мне тридцать шесть лет, и я собираюсь спасаться от родителей, потому что женился! Прекрасно! Лучше не бывает!»
Память моментально подбросила ему крайне яркое воспоминание, как он однажды прятался в доме и академии примерно три дня после того, как решил, что из маминого платья выйдет шикарный воздушный змей, а из самых больших отцовских линеек для работы – отличный каркас для него.
Между всем прочим, спустя шесть лет он узнал, что это были не линейки, а рейсшины. И за них, сотвори кто-то то же самое, он бы убил, потому что делались они по одной и на заказ.
Мать, одетая в неброское светло-зеленое платье, удивленно распахнула голубые глаза (в общем-то, единственное, что он ухитрился унаследовать от нее, а если точнее – иногда надеялся, что единственное), а затем слегка сжала губы.
- Касавир, что ты тут делаешь? – она перевела взгляд на мужа. – Скажи мне, вы что, сговорились? Зачем это?
Он вздохнул и прикрыл глаза. Тир, дай ему терпения.
- Мама, успокойся, это не имеет никакого отношения к твоему дню рождения.
Отец смерил его каким-то странным взглядом. Не то изучающим, не то хитрым.
- Что? – вопрос прозвучал хмуро. Касавир с детства терпеть не мог, когда отец так на него смотрел. Как будто что-то знал, и не собирался говорить. Этот взгляд заставлял его, что в четырнадцать, что в тридцать, ощущать себя не то нашкодившим подростком, не то идиотом. – Я вас обыскался в Невервинтере.
Это утверждение не выражало и десятой доли его метаний с маячившим где-то на фоне желанием убить Фила, который радовался отсутствию его родителей, как школьник. Касавир в жизни не подумал бы, что человек, который являлся его лучшим другом, действительно будет так себя вести в столь неловкой ситуации.