В Уотердипе стояла жара, какая накатывает лишь днем, когда нагретые солнцем камни буквально дышат горячим воздухом. Аланна бездумно заходила почти в каждый магазин, который только видела: слегка охладить разгоряченную кожу и поискать хоть что-нибудь интересное.
Злость закипала в ней с новой силой. Почему-то каждая лавка здесь куда больше подходила Касавиру, или же его чертовым друзьям, сумасшедшим, как один. Или магазины выглядели так, что Аланна только гадала, кому вообще могут понадобиться столь нелепые вещи – многим она даже не могла подобрать названия.
Один магазин был полон хлама, сплошь состоящего из старых монет и каких-то военных наград. И старого оружия: слишком помпезного и покрытого золотом, чтобы оно понравилось кому-то, кроме Таймена, и слишком тяжелого, чтобы она могла чем-то пользоваться сама. Хозяин пытался продать ей какую-то ерунду вроде вазочек из драконовых зубов, витражных светильников и курительниц табака, инкрустированных перламутром, но от уныния и осознания, что в магазине нет даже заколок для волос, Аланна бы скорее огрела этой курительницей самого хозяина, чем взяла ее даже даром.
В другом магазине все стены сплошь покрывали музыкальные инструменты. В третьем продавали дурацкие зелья, а травами пахло так, что кружилась голова, и Аланна захотела запустить в эльфа, который представился Фаландаром, владельцем заведения, пустым флаконом или содрать ему все косички, когда тот почему-то предложил ей зелье – «от печали и для любви». Насколько она поняла, его «чудесные свойства» заключались лишь в том, что с него ужасно хотелось секса.
«Придурок».
Четвертая лавка и вовсе повергла ее в уныние, потому что Аланна вновь вспомнила Касавира, и подумала, что ни за что не даст ему даже минуточку посмотреть на эти витрины. Магазин был заполнен броней всех мастей: боевой, без камней и инкрустаций, но с такой ковкой и резьбой, что от филигранности мелкого узора на наручах у Аланны почти зарябило в глазах. Тускло-черные, серые, серебристые сплавы - латы выглядели похожими, и одновременно оставались совершенно разными. Некоторые наплечники напоминали застывшую в мраморе ткань или выточенную ветром кость.
- Сколько стоят вон те наручи? – беззаботным голоском поинтересовалась она у хозяина.
- Десять тысяч золотых, милая леди, - оружейник смерил ее взглядом. – С учетом того, что их придется подогнать под ваши руки, а это, при такой резьбе, сложная работа.
«Я никогда. Не пущу. Его. Сюда».
- Ой, нет, спасибо, - она заставила себя улыбнуться, ощущая, что волосы на голове почти шевелятся от ужаса. Ну и что, что ее сапоги как-то стоили дороже? Это же сапоги! – Я для мужа.
После этого Аланна испарилась из лавки со скоростью ветра, еще более злая и обиженная на этот чертов Уотердип, в котором не нашлось ни одного нормального магазина.
«Я его убью. А еще говорил, что торговая улица совсем рядом».
========== 4. Неудачники. ==========
Да простится мне подобный каламбур, однако, видит Тир, что городские писцы выпустили тысячи – тысячи! – свитков-памяток для тех, кто приехал в Уотердип издалека.
Впервые оказаться в городе, подобном нашему, весьма непросто для неподготовленных людей, ибо больше странностей и волшебства нет ни в одном уголке Фаэруна. Тем не менее, память подсказывает мне, что по неясным причинам ни один путешественник еще не избежал ситуации, в которой пренебрег бы, по меньшей мере, сразу тремя запретами стражи.
Разумеется, я говорю не о настоящих преступлениях. Я говорю об абсурде, уникальном настолько, что из-за каждой подобной ситуации в законы Уотердипа то и дело добавляется очередной прецедент. Когда я записывал историю, которую ты, неизвестный читатель, сейчас имеешь удовольствие или неудовольствие созерцать, Лейрел любезно напомнила мне о семействе енотов, судимых по иску одной густо зачеркнуто (старой мегеры) моложавой дамы, обвинявшей их в краже коробки шоколадных конфет с золотой пылью. Позволю не выказывать личного отношения к сему происшествию. Еноты, надо сказать, были приговорены к пожизненному изгнанию, так как дама настаивала на их неминуемом наказании. Также Лейрел был упомянут один случай, когда некий достойный муж из сильных сего города обратился в жабу по ошибке любовника его собственной жены, и поднялся сущий переполох, когда одно из мест на Совете Лордов заняла огромная лягушка, оглашавшая заседание глубоко возмущенным кваканьем.
Милая Лейрел, я ума не приложу, откуда ты знаешь все эти подробности, однако, по твоему настоянию, оставляю их здесь, и даже показываю тебе, что не вычеркнул данный фрагмент из моего повествования, хотя именно так и следовало бы сделать.
Кроме того, не припомню за последние десять лет подобного инцидента, так как присутствовал на каждом совете – за исключением того весьма неловкого утра, чуть менее, чем через год после которого, я имел счастье впервые держать на руках мою дочь.
Но я отвлекся от нелепостей и опасностей Уотердипа. От Лейрел некогда поступало вполне разумное предложение прекратить создавать свитки и раз и навсегда снабдить город предупреждениями в необходимых для этого местах. Однако, сочиненные ею вывески, извещающие о недопустимости кормления канареек зернами с наложенным на них заклинанием развеяния магии, я счел неуместными.
В дверях ювелирного магазина Касавира посетило дурное предчувствие грядущей катастрофы. Это ощущение окатило его, словно ведро ледяной воды, и ушло прочь, словно насвистывая себе под нос идиотскую песенку, пока он пытался понять, что же случилось секунду назад на самом деле.
В проклятой ювелирной лавке обнаружился проход на соседнюю улицу.
Касавир понятия не имел, как теперь искать Аланну. На узенькой улочке, сплошь покрытой лианами белых и ярко-розовых цветов, не оказалось ни одного магазина. Аланны тоже.
Стояли оглушительная тишина и жгучая жара. Из всех живых созданий обнаружился только толстый рыжий кот, который почти насмешливо жмурился ему с подоконника, да женщина, деловито вешающая белье в глубине увитой виноградом террасы.
Судя по карте, через несколько проулков находилась улица с самыми дорогами лавками одежды во всем городе. Касавир заглянул сначала в один магазин, затем во второй: лишь для того, чтобы продраться через ворох платьев, шарфиков, перчаток, сумок, которые женщины почему-то неизменно пугающе нежно называли «сумочками» (хуже этого могло быть только слово «туфельки»), и понял, что Аланны нет нигде. В магазинах к тому же на него смотрели, как на полного идиота – очевидно, считая, что по доброй воле сюда может прийти либо сумасшедший, либо… либо сумасшедший, который любит переодеваться в женские тряпки.
Касавир обошел несколько храмов, начиная всерьез задумываться, что Аланна подвернула ногу на этих огромных каблуках, и ей понадобился жрец. Он расспросил нескольких продавцов, не видели ли они «очень рассерженную блондинку в светлом платье и нет, не неприметную, вы бы точно ее запомнили». Но Аланну не замечал никто, и паладин терялся в догадках, каким образом его жена могла миновать такие дорогие лавки с вещами, которые она настолько любила.
Спустя еще какое-то время Касавир осознал, что скоро и сам заблудится в этом чертовом городе. И карта, к слову, уже через час казалась ему совершенно бесполезной в толчее на главных улицах, а также в мешанине сорванных или вообще повернутых в другую сторону указателей.
У него рябило в глазах от домиков, которые все, будто на подбор, выглядели так мило, словно сошли с рисунков акварелью – синие, красные, желтые крыши, разноцветные окна, каменные стены белого, нежно-лимонного, бежевого и терракотового цвета, гирлянды цветов и винограда.