— Тоска смертная! Ты рассуждаешь, как бабка восьмидесятилетняя!
— А ты, как девочка — подросток!
— Дать бы тебе по твоему ненапудренному носу, да свежим маникюром не хочу рисковать! — Алина демонстративно отвернулась.
— Набралась уже повадок у своих львов? — хихикнула Света. — Чуть что, сразу в нос! Смотри, Алинка, в нос, в глаз, а потом будешь только на стоматологию работать!
— Ты меня уморил! — ухохатывался Дима. — Что в школе ты от учителей под партой прятался, что сейчас до дрожи в коленках боишься!
— Это ты ее не видел просто, — улыбался Валентин, — грозная, серьезная, агрессивная!
— У тебя и таракан злобный, серьезный и агрессивный, — вытирая слезы и успокаиваясь, проговорил Дима. — Валик, ты же нормальный мужик. Должен быть. В самом деле, смешно. Где в тебе стержень? Характер?
— Вот и мне интересно, — вздохнул Валентин.
— Ты же не мальчик уже, а глава семейства! У тебя жена, дочь! Сам понимать должен, что они от тебя зависят, на тебя надеются. А тут такой прекрасный, мягкий и розовый ты!
— Аня еще маленькая, — проговорил Валентин, — а Света, кажется, уже ничего от меня не ждет.
— Портишь хорошему человеку жизнь, — заключил Дима.
— Вот бы знать, где эти стержни с характерами продаются, я бы купил, — мечтательно проговорил Валентин.
— Нет, мой дорогой, это не товар, а плод длительного труда на почве самовоспитания!
— Беда… — проговорил Валентин, потому что у него силы воли отродясь не было.
— Я думаю, тебе поможет злость, — сказал Дима. — Отличный мотиватор. От злости иной раз и стержень прорезается, и характер вырисовывается.
— И на кого ты предлагаешь мне злиться? — спросил Валентин.
— А на себя! Вот ты какой, вялый и никчемный! Жене жизнь портишь, дочке от тебя никакой помощи и защиты. А ты отец! Вот и какой ты отец? А ведь можешь быть лучше! Разозлись!
Валентин сидел, как мешком приголубленный. Слова друга ранили, но обижаться не получалось. По делу. Четко, конкретно.
— Ты только сильно не загоняйся, — предупредил Дима, — чтобы обратного эффекта не было. А то ударишься в самобичевание, тогда тебя уже ничто не спасет!
Вспышка невыносимой боли исчезла так же внезапно, как и появилась. Валентин стоял над собственным телом, наполовину торчащим из-под машины. А рядом с ним стоял, схватившийся за голову водитель. Собирались зеваки.
— Зеленый был на светофоре, — лепетал водитель в состоянии шока, — я и ехал спокойно. А он как выскочит. И прямо в слепую зону. Господи! Что же теперь будет?
— Твою же ты мать! — с досадой воскликнул Валентин, правда, его никто не услышал. — Сколько мне раз Света говорила, смотри по сторонам! Только же решил менять жизнь, и такое! Судьба? Закон подлости?
Обидно было до слез. И Валентин расплакался бы, только душам это не позволительно. Функции такой нет.
А вот горечь и обида — это, пожалуйста, и сколько угодно.
— Только, понимаешь, решил стать нормальным отцом и мужем… — мысль он не закончил. — Как же они теперь без меня? Светочка!
Перенос произошел практически мгновенно, и оказался он в конторе его жены.
— Света! — орал мужик, чем-то внешне напоминающий самого Валентина. — Эти документы были нужны еще вчера! Что ты валандаешься на ровном месте, как камбала на сковороде?
— Григорий Петрович, я Катерине помогала с отчетом, — оправдывалась Света.
— Мне теперь в любезностях рассыпаться? Ты к ней приставлена помощницей! Между прочим, тебе оказано высочайшее доверие, помогать двоюродной сестре начальника! Ценить должна, доверие-то!
— Я ценю, ценю, — прошептала Света.
— Вот и цени, — ткнул пальцем в плечо Свете Григорий Петрович, — но и свои обязанности ты должна исполнять! Или ты себя элитой почувствовала, когда тебе начальственных родственников доверили? Так я тебя с небес на землю-то опущу!
— Я скоро все сделаю, — пообещала Света.
— В темпе! — крикнул Григорий Петрович и направился в свой кабинет.
Света прикрыла рот ладонью, сдерживая слезы. Но со стороны было видно, что ее колотит дрожь.
— Светка, — подошла Катерина, — мне, короче, свалить надо. Так ты там за меня потусуйся! На телефон ответь, входящие обработай. Ну, ты знаешь.
— Хорошо, — кивнула Света.
— Давай только, чтобы там у меня хвостов на завтра не оставалось, а то я завтра, скорее всего, задержусь. Ну, и утром меня прикроешь.
Света лишь кивнула и побежала в туалет. Закрылась в кабинке и расплакалась. Горько, но беззвучно.