Они замолчали.
— Бедная Роза, — со вздохом проговорил Джим, — как ей тяжело быть все время одной, почти не выходя из подземелья. Неужели до сих пор ей необходимо скрываться? — спросил он проводника.
— Да, необходимо, ничего не поделаешь. У нас на острове живет очень немного негров, и все они наперечет известны полиции. В этом-то и вся беда!
— Ну, вот мы и на Пали, — объявил канак, когда всадники выехали на большую ровную площадку, отгороженную от пропасти невысокой каменной изгородью.
— А ведь здесь действительно красиво, — не слезая с лошади и осматривая открывшийся вид, Заметил Джим.
Позади него на дальнем южном горизонте величественно расстилался Тихий океан. Справа и слева тянулись покрытые мрачными лесами угрюмые горные хребты, а прямо перед ним, внизу, открывалась прибрежная равнина. Вдали на ней блестели домики небольшой американской фермы, вокруг которой серебрились плантации сахарного тростника и ананасов. На бархатных ярко зеленых лугах паслись коровы и овцы. Долина эта спускалась к самому морскому берегу, о камни которого разбивались набегающие волны прилива.
Налюбовавшись вдоволь живописной панорамой, Джим слез с лошади и, привязав ее к коновязи, пошел к изгороди, на которой уже сидели Вилли и Конама.
— А ты не забыл свое обещание? — спросил Джим канака.
— Я всегда держу свое слово, — ответил тот и, вынув из кармана небольшой предмет, сунул его в руку Джима.
— Что это такое? — поинтересовался Вилли.
— Это тебя не касается, — пряча за спину руку, отвечал Джим.
Вилли соскочил с ограды и бросился отнимать полученную Джимом вещицу, но тот отстранил его рукой.
— Не надо, Вилли, не надо, — умоляющим голосом сказал он, — я сам сейчас тебе покажу.
На площадке никого не было. Стоявший там автомобиль с туристами уехал. Дети и канак были совершенно одни.
— Ну, показывай же, что тебе дал Конама, — настаивал Вилли.
— Сейчас, — ответил Джим и, отбежав несколько шагов в сторону, повернулся спиной к брату.
— Готово! — сказал он, повернувшись.
— Это что такое? — вскричал Вилли.
Перед Ним стоял настоящий молодой мулат с широко развернутыми ноздрями и сплющенным носом.
— Ну и Конама! — вскричал Вилли, ударяя по плечу улыбающегося канака.
А Джим, вынув из ноздрей два крупных просверленных зерна рицинуса[8], положил их на ладонь и протянул брату.
— Вот-то Дик будет смеяться, — сказал он.
В это время на площадку въехал автомобиль, из которого вышел американский офицер с дамой.
XIII. В исторической пропасти
— Вы понимаете по-английски? — спросил офицер, подходя к Окалани.
— Да, сэр, я знаю английский язык, — отвечал канак.
— Ах, как это кстати, — воскликнул обрадованный военный. — Мой шофер-китаец едва объясняется на английском языке и совсем не знает этих мест. Вы здешний?
— Я житель Гонолулу, — сказал канак.
— В таком случае вы, наверное, знаете, как нам удобнее будет спуститься на дно этой пропасти?
— Знаю, сэр, но тропинка, которая туда ведет, местами обрушилась во время последнего землетрясения, и теперь спуск в пропасть стал очень тяжелым.
— Ну, так, пожалуй, и не стоит туда спускаться, — сказала дама.
— Наберитесь храбрости, я вас буду поддерживать, — обратился к своей спутнице офицер. — Какая же вы англичанка, мисс Гоф, если боитесь спускаться с горы!
Услышав это имя, Джим и Вилли переглянулись. Тень беспокойства скользнула по их лицам.
— А знаете ли, мисс Гоф, — продолжал офицер, — что на дне этой пропасти бьет ключ молодости? Правда это? — обратился он к канаку.
— Да, — серьезно отвечал тот, — у нашего народа существует поверье, что если кто напьется этой воды, то у того никогда на лице не будет морщин и не поседеют на голове волосы. Канакские девушки всегда спускаются в эту пропасть пить воду.
— Видите, мисс Гоф, засмеявшись, сказал офицер, — вам непременно нужно напиться этой водицы, чтобы ваши золотистые волосы остались бы на всю жизнь такими же прекрасными, как теперь.
Англичанка самодовольно улыбнулась. Теперь, когда она узнала о ключе молодости, ей захотелось спуститься в пропасть, но она все еще не решалась.
— Нет, мистер Брукс, я не пойду туда без проводника. Ни вы, ни я не знаем дороги, — сказала она.
— Как ваше имя? — спросил офицер канака.
— Меня зовут Конама, — ответил тот.