Джастер же аккуратно и бережно обхватил удилище ладонью, пристально наблюдая за дёргающейся бечевой, а затем внезапно подсёк, плавно подвёл рыбу к берегу, резким движением дёрнул — и серебристое тело подъязка упало на песок в шаге от меня. Глядя, как воин снимает трепещущую добычу с крючка, я словно очнулась.
— Вот, ты просил…
Шут недоумённо взглянул на меня, словно только сейчас вспомнил о моём существовании.
— Хочешь рыбу нарисовать?
— Джастер! Не начинай снова…
— Ладно, как скажешь. — Он снял бечеву с удилища, сложил её и убрал в торбу. — На уху хватит. Пошли, что ли, травница. Расскажешь, что ты хотела сделать, а я послушаю.
Собственно, рассказывать было нечего. По старым рецептам делать рука не поднималась, а как сделать по-другому — я не знала.
— Ты вчера сказал, что дар — это умение видеть возможности. — Я так и сидела в обнимку с книгой, глядя, как он ловко чистит рыбу. — Я…
— Ты боишься, ведьма. — Он без улыбки взглянул на меня, отвлёкшись от своего занятия. — Ты не доверяешь себе и своему дару, поэтому боишься делать новое. А ты не бойся ошибиться. Времени и трав тебе хватит. Мы здесь как раз для того, чтобы ты научилась понимать травы и делать хорошие зелья.
Я вздохнула, чувствуя, как что-то отпускает внутри, отчего на душе и сердце становится легче.
— Ты мне поможешь?
— А чем, по-твоему, я занимаюсь? — Джастер ловко вскрыл рыбье брюхо, выпуская кишки. — Всё, как договорились, ведьма.
4. Болотник
К вечеру я чувствовала себя совершенно вымотавшейся, но очень довольной. Джастер предложил делать привычные зелья, доверяя только своему чутью. Иногда всё получалось легко, словно само собой. Но было и так, что я подолгу сидела, держа травы в руках и стараясь понять, чем же, например, листья меланжицы будут отличаться от цветков дубозуба, потому что оба входили в состав притирания для кожи, но мне казалось, что надо добавить что-то одно.
Но даже в таких случаях Шут не указывал напрямую, а задавал вопросы в своей насмешливо-язвительной манере. Отвечая ему, я неожиданно понимала, что и как надо делать, и всё больше проникалась уважением к Джастеру.
Кем бы он ни был и как бы ни разговаривал, он очень хорошо знал ведьмовство и прекрасно разбирался в травах. Хотя его манера общения была очень… своеобразной и часто болезненной для моего самолюбия.
Обстоятельно и без своих шуток он объяснил и показал только одно: как приготовить ароматную мазь, чтобы наносить на тело и приятно пахнуть, пожертвовав на это дело горшочек заячьего жира из своей торбы. На мой вопрос, пользуется ли он сам такой мазью, он только фыркнул и ответил, что не любит на себе посторонние запахи.
Записи в своей книге я исправляла сама.
Довольная и счастливая, оглядев результат своего труда и убрав новые зелья в сумку, я расслабилась от добродушно-насмешливого тона Джастера и перестала бояться сказать или сделать что-то не то. Ведь он действительно мне помогал. Значит, я тоже должна хоть что-то сделать для своего обещания.
Поэтому и решилась задать личный вопрос.
— Джастер… Она… умерла?
Шут, снимавший котелок с остатками ухи с огня, резко замер, словно внезапно закаменев. Даже дышать перестал, а кожа на судорожно сжавшихся кулаках побелела. В мгновенно почерневших глазах я увидела смесь боли, горечи и гнева. Что же я наделала…
— Нет. — Он поставил котелок на землю и с усилием глухо вытолкнул ответ сквозь стиснутые зубы, закрыв глаза и утихомиривая внутреннюю бурю. Я молчала, искренне переживая за него, но понимая, что другой возможности узнать хоть что-то о его прошлом у меня нет.
— Нет. — Он не смотрел на меня, в безжизненных серых глазах стояла глухая стена, а лицо застыло в мрачную холодную маску. — Она вполне себе счастлива.
Не сказав больше ни слова, Джастер взял лютню и ушел в лес по берегу реки, оставив меня задумчиво размышлять в одиночестве.
Знал ли он сам, что открыл мне больше, чем хотел? Или именно на это и рассчитывал? Он ведь ничего не говорил и не делал просто так, а о себе вообще не желал рассказывать.
Всё, что мне удалось узнать о его прошлом, он сказал только из-за нашего договора.
Может, мне и не хватало любовного и ведьмовского опыта, но Холисса не зря меня учила.
Похоже, сдержать слово ведьмы будет намного сложнее, чем я представляла…
Рана Джастера не была старой, как я думала. Сколько бы времени ни прошло, разбитое сердце кровоточило до сих пор. Вот почему он равнодушно смотрел на всех женщин и пил, не пьянея. Его мысли и душа витали вокруг прошлого, и никакие плотские утехи не могли облегчить страданий, отвлекая лишь ненадолго.