Нужно сохранять спокойствие. Во мне растёт и крепнет ребенок, и он не должен испытывать всю ту дрянь, что сеет его отец. Только эта мысль заставляет меня держаться спокойно, будто бы всё равно, будто бы ничего не происходит.
Возвращаюсь обратно в спальню, так как уже начала сильно замерзать. На сегодня с работой покончено. Бережно отставляю мольберт со своей картиной в сторону, давая ей возможность спокойно подсохнуть. Собираю тюбики с краской и кисточки. Единственное, что мне не нравится в процессе созданий картин — мыть кисточки. За ними нужно тщательно следить, а краска категорически не хочет быстро и легко смываться с ворса.
Прибравшись, выхожу из комнаты, чтобы помыть кисти. В коридоре сталкиваюсь с нашей «гостьей» и Германом. Прекрасно! Теперь эта женщина в буквальном смысле будет жить по соседству со мной. Гарем какой-то! Ухожу в ванную, игнорируя пристальный взгляд мужа, обращенный в мою сторону.
Секунда, чтобы маска безразличия безбожно не треснула прямо на лице. Еще одна, чтобы руки перестали так по-идиотски дрожать. Открываю кран. Опустив в раковину кисточки, упираюсь в гладкие края умывальника и опускаю голову. С приходом беременности я стала уж слишком чувствительная, будто бы все нервы теперь обнажены. Это, пожалуй, одно из немногих изменений, что случились со мной.
Глубоко вздыхаю и принимаюсь за дело. Периферийным зрением замечаю, что дверь в ванную комнату открылась. На пороге стоит Герман, спрятав руки в карманах брюк. Не обращаю никакого внимания, продолжаю заниматься кисточками.
— Такой жизни ты для нас хотела? — слышу тихий вопрос. — Чтобы я тебя ненавидел? Избегал? Изменял? Это лучше?
— Мне всё равно, — отвечаю, не останавливаясь.
— Даже если я разложу Ларису прямо у тебя на глазах? — Герман отрывается от двери, которую всё это время подпирал спиной и делает один шаг в мою сторону. Больно бьет своим вопросом. Наотмашь. Но и тут я стою ровно. Только едва заметно повела плечами.
— Мне всё равно, — повторяю.
— А ты не так слаба, какой я тебя считал раньше. Есть характер. Знаешь, никак не могу понять, чего тебе не хватало?
— Свободы.
— Она у тебя скоро будет. Не переживай.
— А я и не волнуюсь. Играй в свой театр абсурда сам, только меня в него не впутывай, — выключаю кран и кладу вымытые кисти на салфетку.
— Этого всего могло и не быть.
— Могло, но ты посчитал иначе.
— Почему ты вытряхиваешь из меня всю душу даже тогда, когда я делаю всё, чтобы тебя не было в моих мыслях? — Герману не нужен был ответ. Скорей обозначил то, что ломало его.
— Твоя главная проблема в том, что ты не умеешь выражать свои чувства, если они у тебя, конечно же, есть. А вот боль… С ней у тебя всё в порядке, — я осмелилась поднять голову и встретиться в зеркале взглядом с Германом. — Хочешь, испытывай меня дальше. Мне всё равно, — я схватила кисти и повернулась. — Хочешь, трахайся с ней хоть каждую ночь. Не давайте мне своими криками спать. Тешь себя мыслью, что меня это задевает. Но вот только мой рисунок всё еще у тебя и в этом-то заключается твоя трагедия.
Я обошла Германа и покинула пределы ванной комнаты. Этой ночью я спала совершенно спокойно, хотя была уверена, что муж обязательно устроит какую-нибудь пытку. На следующий день горничная сказала, что Лариса и хозяин ночевали в разных комнатах.
2.
Оставаться спокойной двадцать четыре часа в сутки, оказалось задачей не такой уж и простой. Особенно она усложнялась из-за Ларисы, которая в своем коротком халатике расхаживала по дому, будто бы уже стала здесь полноправной хозяйкой.
Я ужас как не хотела поддаваться на все эти дешевые провокации, но признаюсь, ревность отлично играла на моих нервах. И откуда она только взялась? Всё было бы куда проще без чувств, без эмоций. Пусть и эта Лариса, и Герман делали что хотели, а я спокойно занималась бы своими делами. Потом бы родила ребенка, что-нибудь предприняла, чтобы остаться с ним или забрать. И весь этот цирк утонул бы в далёком прошлом. Но нет… Так просто не получается.
Я начала ловить себя на мысли, что остро реагирую всякий раз, когда Герман касается этой женщины. Меня это злит. Я ненавижу их двоих. Думаю, у Германа крупные проблемы с самим собой. Он не глупый человек. Тупица банально не сумел бы управлять такой внушительной корпорацией. Но вот в построении личной и семейной жизни мой муж полный ноль. Это звучит грубо, зато справедливо. Единственное, что никак не укладывается в моей голове, так это, зачем Герман устроил показательное шоу с гаремом? Чтобы позлить? Вызвать ревность? Причинить мне боль? Или показать, что он и без меня хорошо живет, не загибается, не мучается бессонницей? С некоторыми пунктами попадание просто стопроцентное. А вот с последним… Тут полная неувязка получается.