Я киваю на кресло, на котором висит ее платье, а рядом с ним стоят туфли. Путаясь в простыне, Тамила подходит к креслу, подхватывает свои вещи и останавливается.
– Я могу воспользоваться ванной?
– Конечно, – я машу рукой в направлении нужной комнаты, и она скрывается за дверью.
Поворачиваюсь со вздохом к окну и снова наблюдаю, как заходит солнце. Скоро нужно будет идти в ресторан на ужин, но у меня что-то совсем пропал аппетит. Так происходит последние несколько дней: еда пресная, пиво безвкусное. Нет никакого желания даже надраться как следует. И потом, по примеру Тамилы, уснуть у бассейна чьего-нибудь бунгало. Нет, все мои мысли – полный хаос, в котором постоянно мелькает лицо женщины. Наваждения, которое преследует меня много лет, и никак не отпускает. Иногда я шучу, что она меня приворожила, что она – ведьма. Но на самом деле мне не до смеха. Это такая защитная реакция – отшучиваться и строить из себя клоуна, так я пытаюсь поверить в то, что мне не так больно, как это есть на самом деле. А мне чертовски больно. Внутренности словно выжигают каленым железом. Они с шипением сжимаются и воняют горелой плотью, от них идет серый дым, практически черный, как моя душа. Внутри уже почти ничего не осталось. Почти ни одного органа, нетронутого ею. Почти ни одного кровеносного сосуда, куда бы она не запустила свой яд. Отравленная женщина, поганая. Но я никак не могу избавить себя от нее, вытравить, выкурить этим вонючим дымом. Навсегда выгнать из своей жизни и не позволять в нее возвращаться.
Упираюсь кулаком в раму стеклянной двери и прижимаюсь к нему лбом, крепко зажмурившись. За закрытыми веками мелькают каштановые волосы, кошачьи глаза, полные губы, которые я так люблю целовать. Сладкие и манящие, льющие елей в мои уши, тонкие пальцы посыпающие этот елей ядовитым порошком. Рычу, стукнув по раме.
– Тебе плохо? – раздается за моей спиной, и я резко разворачиваюсь, глядя на девушку.
– Оделась? – она кивает. – Проваливай.
– Грубо, – отзывается холодным тоном, но приближаться боится. Обходит меня по дуге и отодвигает створку двери в сторону, выскакивая к бассейну.
– Там закрыто, – говорю ей в спину.
– Если я забралась сюда пьяная ночью, то сейчас точно смогу выбраться, – отвечает она, не оборачиваясь.
– Тамила! – зову, и она, остановившись, смотрит на меня. – Где твои трусы?
– Трусы на твоей заднице, Роман, а на девушках трусики.
– Не на всех, если судить по тебе.
– Не на всех, – подтверждает она и, развернувшись, снова сваливает к калитке, отделяющей мое бунгало от пляжа.
– Так где же?
– Там, где меня нет! Адьё!
А дальше я удивленно наблюдаю за тем, как Тамила, перебросив туфли через забор, ловко подтягивается на руках и перемахивает через небольшое кованое ограждение. Спрыгивает на песок, подхватывает обувь и, махнув мне рукой, удаляется. Я еще несколько минут пялюсь на то место, где она перепрыгивала через забор. И так изящно это сделала, даже не засветила голой задницей. Хотя я бы полюбовался ею еще раз. Неужели начал отмирать?
Я все же решаю сходить на ужин. Быстро поглощаю пищу и, прихватив пару пива, возвращаюсь в свое бунгало, проигнорировав призывные взгляды двух девушек в ресторане. Приняв душ, устраиваюсь в шезлонге с пивом и смотрю на то, как на воде переливается свет от луны. Пытаюсь очистить мысли, убедить себя, что не скучаю по ней, что не люблю. Не горю изнутри от желания быть к ней ближе. Интересно, это пройдет когда-нибудь?..
***
15 лет назад…
– Ты ненормальный, – шепчет Ленка, выше поднимая ногу, пока я разрываю ее умопомрачительные трусики прямо по срединному шву.
Втыкаюсь головкой твердого, как камень, члена, в горячую сердцевину и проталкиваюсь внутрь. Глаза Лены закатываются, и она наконец перестает бороться и делать вид, что сопротивляется. Сжимает мой затылок и царапает его ноготками. Этого достаточно, чтобы пробудить во мне грязное животное, которое хочет трахаться круглые сутки. Будь моя воля, я бы повторил те выходные с Ленкой, которые у нас были месяц назад. Когда мы вылезали из постели только в туалет, душ и поесть. Все остальное время мы трахались, немного спали, просыпались и снова повторяли. Я думал сотрусь за те два дня, ноги еще неделю дрожали. Но я был счастлив. И сейчас снова хочу. И пусть это счастье сворованное, чужое, но хрен я откажу себе в нем.
Насаживаю Лену на себя, долблюсь в нее, как сумасшедший, потому что знаю, сейчас прозвенит звонок и в эту аудиторию, где я деру молодую преподавательницу, войдут студенты. Будет очень неприятно, если они застанут замужнюю женщину со студентом между ее ног. Между нами слишком много неправильного, и общество еще не готово принять нас. Но я уже готов. Бросить все ради нее. Пахать день и ночь, чтобы обеспечить тот уровень жизни, к которому она привыкла. Бросить к ее ногам целый мир. И я чувствую, что сделаю это, смогу. Ей только стоит сказать нам «да» – и я побегу завоевывать мир для нее. Но она не говорит. Ну разве что вот это ее хриплое «да» можно расценивать как согласие на мое предложение, а не как поощрение жестких толчков, которыми я щедро ее награждаю.