С Сашей всё было иначе. Наверное, дело в том, что мы не сошлись насильно, под натиском неких обстоятельств. По сути, между нами нет никаких обязанностей, но так тоже вечно не может быть. Сердце и разум окончательно разошлись по разные стороны баррикад. Одна часть меня хотела эмоций, авантюры. Всё же не зря в детстве я любила фильмы про Индиану Джонса. Просто взять, наплевать на предрассудки, контракты, договоренности и делать то, что хочется. Но другая, более рациональная часть напоминала о том, что я замужняя женщина и как бы там ни было, нужно вести себя соответственно этому статусу. Похоже, мысль о замужестве, которую мне вдалбливали еще с самого детства, слишком плотно укоренилась в моем сознании и так просто от нее отмахнуться я никак не могла.
— Не знаю, — я села.
— Ты боишься его? — сделал предположение Саша.
— Да, иногда, но дело даже не в этом.
— А в чем?
— Не могу я вот так поступить. Ты мне нравишься, даже очень. Часто снишься мне, я думаю о тебе, но я не могу, — жму плечами.
— Понимаю, — в его голосе ощущается боль разочарования.
Мне и самой было не по себе от всего этого.
— Не хочу, чтобы у тебя возникли проблемы, — я прижалась к Саше. — Прости.
— Ладно, — тяжело вздохнув, ответил он. — Поехали.
Молчание между нами в дороге неприятно действовало на нервы. Я чувствовала себя виноватой, глядя на поникшего Сашу. Ну как он не может понять, что иногда случаются такие обстоятельства, против которых ты просто бессилен? Во мне есть дух авантюризма и рискованности, но он не поглощен эгоизмом. Так уж я воспитана, что потребность семьи превыше личных симпатий. Прежде мне казалось, что это просто слова, но теперь я поняла — в подсознании многолетние нравоучения родителей у меня всё же остались и как ни странно, они обрели огромную силу.
— Останови здесь, — тихо прошу, когда замечаю знакомый поворот, ведущий к особняку.
Саша послушно заглушил двигатель, но взгляд на меня не поднял. Мое сердце разрывалось на части, и я не знала, что мне с этим делать.
— Прости меня, — я поддалась вперед и крепко поцеловала Сашу, чувствуя, как в груди всё больно дрожит. — Прости, — шепчу и быстро выхожу из автомобиля. На глазах наворачиваются слезы. Вытираю их, слышу, что машина тихо отъезжает, а затем рокот двигателя быстро рассеивается в воздухе.
Небо налилось лиловой краской, предзнаменуя скорый приход вечера. Пытаюсь успокоиться, но понимаю, что впереди меня ожидает еще один не менее трудный разговор.
Когда я почти добралась до особняка, то сразу же заметила, что во дворе стоит непривычно много машин. Страх стянул грудную клетку. Я будто только сейчас отчетливо начала понимать, что на самом деле натворила.
У ворот меня встретил Алексей. Угрюмый и злой. Он не поздоровался со мной и это вполне ожидаемая реакция — ему непременно из-за меня досталась от Германа. Алексей молча провел меня в дом. В гостиной уже собрались мои родители, Алина с Гришей и прислуга беспокойно ходила туда-сюда, хозяина дома я не наблюдала.
— Аринка! Девочка моя! — мама, увидев меня, тут же встала с дивана и бросилась меня обнимать.
— Мамочка, — растерянно проговорила я.
— Что же ты творишь? — с досадой прошептал папа, подходя к нам.
Я хотела объясниться, сказать, что поступила неразумно, но кто не совершает ошибок в жизни? Хотела попросить прощения у Алины за то, что так подставила ее и вообще повела себя некрасиво. Просто… Просто я поддалась сильному импульсу, обаянию Саши и слепой, пожалуй, немного детской влюблённости к нему. Но тут, будто грозовая туча в гостиную спустился Герман. Этот его дьявольски-пронзительный взгляд я видела впервые, если он умел убивать, я была бы давно мертва. Муж был бледным и раздражённым. Рукава белой рубашки небрежно закатаны до локтей, в руке трезвонил мобильник.
— Отбой, — сухо обратился Герман к невидимому собеседнику, не прекращая путь по направлению ко мне.
У меня внутри всё сжалось в тугой комок, я отпустила маму и отошла чуть назад. Муж быстро преодолел расстояние между нами, замахнулся и влепил мне сильную болезненную пощечину. Хлопок оказался таким звонким, будто и не по коже ударили. Голова сама собой повернулась в сторону, а обжигающая белая волна застелила глаза, лишая на секунду зрения.
— Дрянь, — прошипел Герман.
— Прекрати! — меня заслонил отец. — Ты не имеешь никакого права бить мою дочь, даже если она и виновата перед тобой!