– Ну, как там она? – Спрашивает мать.
– Что, прости? – Я наливаю себе кофе и сажусь за стол.
Мама откладывает в сторону нож и устремляет на меня хмурый взгляд.
– Я спросила, как она?
– Ой, а мне послышалось «доброе утро». – Хмыкаю я, сделав глоток. – Ты о чем вообще?
– Я спрашиваю про Алену. – Прищуривается мать.
– А что с ней?
– Не строй из себя идиота. – Вздыхает она, качнув головой. – Я видела, что ты пришел час назад. Ты ночевал у нее?
– В берлоге. – Пожав плечами, тут же нахожусь я.
– Неправда. – Мама начинает собирать бутерброды из кусочков хлеба, сыра, зелени и ветчины. Ставит передо мной тарелку с двумя. – Тебя не было в берлоге, я проверяла перед тем, как лечь спать.
– Ну, может быть. – Неохотно отзываюсь я.
Откусываю бутерброд и жую, с вызовом глядя ей в глаза.
– Ты был у Алены?
– Да. – Приходится сознаться мне. – Я ночевал у них дома.
– Или у нее в спальне?
Я пожимаю плечами.
– Или у нее в спальне. – Киваю ей.
– Господи. – Шумно выдыхает она и закатывает глаза к потолку.
– Да что такого, мам? – Спрашиваю я, перестав жевать.
– Ничего. – Мать закусывает губу и испытующе смотрит на меня. – Просто я обещала Андрею присматривать за девочкой, и теперь гадаю, считаются ли твои ночевки в постели его дочери присмотром, и как он отреагирует, узнав у них? Он ведь не знает, да? Вы же не ставите его в известность, что спите друг с другом?
– По-моему, ты опять устраиваешь бурю из ничего. – Произношу я, пораженный тем, каким тоном она подала свой пламенный спич. – Или что, я не догоняю чего-то?
– Ты – взрослый парень, Никита. – С жаром выпаливает мать. – Надеюсь, вы, хотя бы, предохраняетесь, и мне не придется наблюдать, как сосед сворачивает тебе голову за то, что его единственная дочь неожиданно залетела!
Я застываю, как громом пораженный.
– Мам, ты… – У меня пересыхает в горле. Это смешно и оскорбительно одновременно. – Мам, мы про Алену говорим, вообще-то, ты в своем уме?
– Это серьезные вещи, Никита. Не надо тут улыбаться!
У нее, кажется, вот-вот истерика начнется.
– Мам, мы с ней просто друзья, забыла? – А вот теперь мне реально хочется рассмеяться. – Но спасибо, если надумаем что-нибудь такое, то позаимствуем резинки из твоей тумбочки. Идет?
Я снова принимаюсь за бутерброды и наблюдаю, как мама постепенно успокаивается.
– Хорошо. Это хорошо. – Бормочет она, наливая себе кофе. – Тогда приглядывай за ней. Как друг. Чтобы в отсутствие Андрея никакие другие парни в ее доме тоже не ночевали.
– Чего? – Чуть не давлюсь я. – Леля и парни? Мам, ты с какой планеты?
– У нее сейчас очень уязвимый возраст. – Задумчиво говорит мать. – Возраст, когда хочется любить и… верить.
– А, понял. – Вдруг все желание смеяться разом исчезает из меня. – Ты же родила меня в восемнадцать.
Она садится напротив и впивается в меня внимательным взглядом.
– В этом возрасте девочки должны думать об учебе, танцах, кино и спорте, а не о пеленках и молочной смеси, потому что они сами еще дети. – Мама горько усмехается. – И да. Мне ли не знать.
Я долго молчу, с трудом выдерживая ее взгляд. В голове крутятся скупые упоминания матери о том, как бабушка с дедушкой выгнали ее из дома, узнав, что она беременна. Как ей пришлось оканчивать школу беременной, снимать комнату в общежитии, учиться и одновременно растить меня, затем разрываться между работой и вечно болеющим сыном, а также тащить все эти годы на себе кредиты и ипотеку за дом.
– Слушай, прости. – Тихо говорю я. – За тот раз, ладно? Когда я сказал…
– Неважно. – Отрезает она решительным жестом.
– Нет, важно. – Выдыхаю я. – Наговорил тебе кучу всего. Обозвал. Еще Андрея приплел. Просто… Блин, не знаю, он, правда, классный. И одинокий. Почему бы вам не сойтись? Ты никогда не думала об этом?
Мать, молча, мотает головой, а потом отвечает:
– Нет. Он достоин кого-то лучше женщины, которая никому не верит и боится мужчин. – Прикусывает губу, затем бросает короткий взгляд на наручные часы и натягивает на лицо улыбку. – Ладно, мне пора, а то опоздаю.
Она встает, залпом допивает кофе и ополаскивает чашку в раковине.
– Мам… – Тяну я.