Приняв решение, дочь Леопольда Гроттера подошла к чердачному люку. Жестяные скобы были просто накинуты сверху, а не приварены, чтобы из подъезда можно было попасть на крышу. Откинув их, Таня коснулась ладонями рубероидной поверхности, осторожно скользнула в люк и оказалась на чердаке. Здесь было пыльно, валялся строительный и бытовой мусор, обломки кирпичей. Зато сквозь небольшие оконца проникали сияющие солнечные лучи, а в углу на одной из балок ворковали два голубя. Один из них посмотрел на Таню блестящим выпуклым глазом, явно намекая на то, что она тут лишняя.
— Ухожу, ухожу, — Гроттер примирительно подняла руки и полезла через второй люк, выходящий на лестничную площадку. Сосредоточенно считая уходящие вниз тонкие металлические ступени, Таня благополучно спрыгнула на кафельный пол и, обернувшись, упёрлась взглядом в ошарашенного Глеба Бейбарсова.
— Привет. Как дела? — вырвалось у Тани от шока совершенно будничное приветствие.
Он ничего не ответил, продолжая сжимать в руках пакеты из супермаркета. А она наконец увидела его лицо, на которое последний раз смотрела почти год назад.
И ей не стало легче.
***
Таня сидела на высоком стуле, с любопытством оглядываясь по сторонам. Кухня, как и вся остальная квартира Глеба, была обставлена просто и минималистично. Никаких обоев, занавесок и подушек, кучи мелких безделушек и прочей мещанской чепухи. Стены везде покрыты грифельного цвета краской, на полу — тёмный паркет. Мебель тоже тёмно-серая, простая и функциональная. На окнах опущенные жалюзи.
Учитывая обилие благородных, но довольно мрачных оттенков, квартира могла показаться неуютной, если бы не тщательно продуманная система освещения, позволяющая выхватывать пучками света рабочие поверхности, при этом создавая в пространстве мягкий полумрак. В этой холостяцкой квартире Таня очень чётко ощущала бейбарсовский дух — скупой, не разменивающийся на мелочи, но при этом с чётким пониманием того, что ему нужно.
Вообще, последние десять минут напоминали Тане какой-то сюрреалистичный сон, растянувшийся на несколько суток. Она ясно помнила все события, которые привели её сюда, по-отдельности, но при этом выстроить их в одну закономерную цепочку затруднялась. Если бы кто-то прямо сейчас спросил её: «Как так вышло, что ты обманула своего жениха, пропилила на контрабасе несколько тысяч километров и теперь сидишь на нижегородской кухне и смотришь, как бывший некромаг варит кофе?», она не смогла бы ответить.
Таня призналась себе, что рассматривала окружающую обстановку с таким интересом и упоением только для того, чтобы не задерживаться взглядом на темноволосом мужчине напротив. Однако её глаза всё равно, как магнитом, притягивались в ту сторону, и, пока он стоял спиной, она исподтишка разглядывала его.
Первое, на что она обратила внимание — Глеб был коротко пострижен. Не под ноль, но его волосы были гораздо короче, чем Таня помнила, однако чёлка всё так же периодически падала ему на глаза, и он откидывал её назад привычным движением руки. Его лицо — здоровое лицо, то, которое она видела после драконбольного матча со сборной вечности — стало более взрослым, заматеревшим. Одет он тоже был привычно — черные джинсы, чёрная футболка, высокие зашнурованные ботинки.
Но это всё была личина, оболочка, под которой — Таня чувствовала это, даже когда он стоял к ней спиной — скрывался не совсем тот человек, которого она оставила умирающим тем морозным декабрьским днём.
И подтверждением этому служили в первую очередь глаза, от которых девушка не могла оторваться в первую минуту их с Бейбарсовым неожиданного столкновения на площадке. В её памяти они до сих пор оставались тёмными колодцами, не отражающими света, полными боли и ярости. Сейчас же со знакомого лица на неё смотрели серые, как льды Антарктики, глаза-снежинки. Печальные, суровые, но определенно человеческие.
— Подожди минуту, пока горячий, — спокойно сказал Глеб, разворачиваясь и ставя перед ней чашку, наполненную крепким ароматным напитком.
Перед собой он поставил точно такую же и уселся напротив, задумчиво рассматривая Таню. Она вглядывалась в его глаза, поражаясь их цвету и наполнению, и силилась отыскать там намёки на прежнего Бейбарсова и его прежние чувства. Однако там не было ничего такого.
— Последний раз так настойчиво моими глазами интересовался доктор из приемной комисси военкома, — спокойно констатировал бывший некромаг, отпивая кофе.
Внучка Феофила Гроттера смутилась:
— Мне просто непривычно… Цвет, он другой.
Глеб пожал плечами:
— С таким я родился.
Снова наступила неловкая тишина. Таня судорожно перебирала в голове вопросы, которые можно было бы задать, надеясь не услышать главный вопрос от него: что ты тут делаешь? Потому что она не была уверена, что сможет на него ответить, не усложнив всё ещё больше.
— Как… как ты здесь устроился? Это квартира твоих родственников?
Бейбарсов поморщился:
— Я с ними даже не виделся. Эти родственники дальние в самом прямом смысле слова — не уверен даже, что они подозревают о моём существовании. Нет, эту квартиру я снимаю. А работаю в Макдональдсе.
— Где? — удивилась Таня. Пока она ещё жила в человеческом мире, ей не довелось побывать в знаменитой забегаловке, Дурневы никогда не выдавали девочке достаточно карманных денег, чтобы можно было отложить что-то на кафе.
— Что-то типа кабака, только без алкоголя, — ухмыльнулся Глеб. — Кормят там редкостной дрянью, но людям нравится. Ещё на прошлой неделе я узнал, что поступил в художественное училище.
Девушка смотрела на него во все глаза. Его слова падали в бездонный колодец её разума, отпечатываясь там, пока она пыталась осознать, что эгоистичный и озлобленный подросток из прошлого и молодой мужчина, сидящий сейчас напротив неё — это один и тот же человек.
Он изменился, несомненно. Привычки и мимика, которые Таня так хорошо успела изучить, остались прежними. Как и броская внешность, и низкий бархат голоса. Но при этом что-то в ранних, едва заметных морщинках в углах глаз, в задумчивой складке на лбу, в горьком заломе губ говорило о том, что этот человек пережил катастрофу и выжил, став сильнее, мудрее. Лучше.
— А ты как живешь? — вопрос вывел Таню из задумчивости.
Она улыбнулась:
— Ну, знаешь, в лесу не успеваешь соскучиться. Забот там оказалось гораздо больше, чем я предполагала. То Тангро сарай сожжет, то лешаки дерутся…
Глеб улыбнулся в ответ. Искренне, без издевки, но с иронией вскинув рассечённую бровь.
— Мда… У тебя лешаки, у меня алкаши под окнами. Выходит, не такая уж разная у нас жизнь.
Его взгляд упал на Танины ладони, сжимавшие кружку. Она хотела спрятать их под стол, но было уже поздно: он заметил кольцо. Протянув руку, бывший некромаг осторожно тронул тонкий обод.
— Мои поздравления, — задумчиво сказал он, и по его лицу сложно было догадаться, о чём он думает.
— Нет, мы… — запинаясь, пробормотала Таня, — мы не женаты. Он просто подарил кольцо… в общем, мы обручены.
— С помолвкой и поздравляю, — улыбнулся Глеб, убрав руку и вставая, чтобы разобрать покупки. — Ты, наверное, голодная? Я сейчас быстренько что-нибудь соображу.
И вновь он поразил её, с легкостью — по крайней мере, внешней — сменив тему. Прежде Бейбарсов непременно вышел бы из себя, потребовал выкинуть кольцо и принялся уговаривать её с помощью шантажа и угроз выбрать его, а не Ваньку.
— Я бы чего-нибудь перекусила, — признала Таня, принимая негласное предложение поговорить о чём-нибудь другом: — Тебе помочь?
— Нет, я сам, люблю готовить, — засмеялся Бейбарсов, рассовывая продукты по отделениям холодильника.
— Правда?
— Да, как оказалось. Поначалу меня дико напрягало, что нельзя разложить на столе скатерть-самобранку или телепортировать ужин из ближайшего ресторана. Даже продукты из супермаркета не перенести, на худой конец. А потом, когда магазинные пельмени уже встали у меня поперек горла, я начал понемногу готовить сам. Купил книжку с рецептами, — он махнул рукой на полку, где стояло несколько кулинарных книг.