Девушка посмотрела в указанном направлении. На самой первой обложке красовалось название: «Простые рецепты молодым хозяйкам». Таня сдержала рвущийся наружу смех.
— Ну и вошёл во вкус, — закончил Глеб, ловкими движениями обваливая несколько стейков в пряностях.
Поставив на плиту сковороду, он стал быстренько нарезать овощи для салата. Таня смотрела на него и поражалась тому, как естественно он ведет себя, лишенный магии. Почему-то на Ваньку она так не реагировала — может, потому, что Ванька легче пережил потерю сил, он изначально был более цельный. А Глеба невозможно было представить без привычного ему могущества — но вот он стоит перед ней и пробует попку огурца на горечь так естественно, будто и не было никогда искалеченного детства, трупов и страшных ритуалов, не было невероятной силы, текущей в его крови, которую ему сначала навязали, не спросив, а потом так же не спросив отобрали.
— А училище твоё далеко отсюда? — спросила Таня.
— Да, довольно далеко. Оно в самом центре находится, в Нагорной части города.
— Как ты туда добираешься? Ездишь на чём-то?
— Я много хожу пешком. Мне не привыкать.
Обернувшись и заметив Танин вопросительный взгляд, Глеб пояснил:
— У меня отняли магию, не тело. Обучение у старухи с беготней по лесу от мертвяков неплохо сказалось на моей физической форме, но во время болезни и последующей… хмм… реабилитации я немного себя запустил. И сейчас стараюсь вернуться в прежнее состояние.
— Ты и за город пешком ходишь?
Глеб усмехнулся:
— Нет, добираюсь на «бешеной коробке».
— На чём??
— Спроси у своего жениха.
Он произнёс это спокойно и буднично. Таня опустила голову, дергая торчащие из её футболки нитки.
— Знаешь, ты совсем другой. Не такой, каким я тебя помню.
Раскладывая приборы, он бросил на неё странный взгляд:
— Последние несколько лет я и не был собой. Слишком много личностей я вмещал: двойник, Тантал и Ваня. Это не было похоже на шизофрению, скорее… меня, настоящего меня, просто вытесняли, выжимали по капле из собственного тела. Я терял себя, Таня… и не мог это изменить. А может, просто не хотел. Но я благодарен, что меня вовремя остановили.
— Благодарен? Раньше ты бы бесился и сходил с ума.
— Поначалу я именно так и отреагировал. Однако, знаешь, стоит разок пройтись с экскурсией по Тартару, и приоритеты как-то быстро меняются, — горько усмехнулся Глеб.
Он поставил перед ней золотящийся корочкой стейк, от которого шёл умопомрачительный аромат. Осторожно отрезав кусочек, Таня попробовала и зажмурилась от удовольствия — так вкусно это было. Плюнув на правила этикета, которых она всё равно не знала, девушка насадила мясо на вилку и принялась жадно откусывать от него большие куски. Остановилась она, только поймав смеющийся взгляд Глеба.
— Что? Я голодная, — отрезала она с набитым ртом.
Какое-то время они молча ужинали. Таня против воли бросала взгляды на Бейбарсова: что-что, а внешне он стал ещё лучше, чем был. Сильная линия челюсти, твёрдый профиль, пронзительный прищур. Исчезла из лица холодная надменность, оставив место спокойной уверенности. Хорош, будь он неладен!
Осознав, что мысли её потекли в совсем уже ненужном направлении, Таня завела разговор о том, что происходило у других ребят, которых они знали, вывалив ему последние новости. Ягун и Катька Лоткова наконец поженились; Ритка Шито-Крыто тоже неожиданно для всех выскочила замуж за своего давнего поклонника, высоченного тощего парня из Магфорда — как оказалось, он какой-то лорд с длинной древней фамилией. Но Гробыня называла его просто Шпала. Что же до самой Гробыни, то они с Гуней ждут первенца, причем Гуня уже купил в спортивном магвазинчике на Лысой Горе боксерскую грушу — в два раза меньше, чем его собственная, но всё ещё немыслимых размеров.
— Похоже, ему всё равно, что может родиться девочка, — закончила Таня.
Глеб улыбался, слушая истории недавних однокурсников:
— Да, жизнь идет… Недавно поймал себя на мысли, что хотел бы всех их увидеть. Похоже, я становлюсь сентиментальным. Старость, наверное.
Таня откинулась на спинку стула, сыто щурясь:
— Знаешь, они были бы в шоке, если бы увидели, как ты изменился.
Бейбарсов с горечью возразил:
— Думаю, им это неважно. Просто пока я играю роль, которую от меня ждут, все счастливы.
— Кроме тебя, — заметила Таня, сама поразившись тому, что сказала это вслух.
Он усмехнулся:
— А кого-то интересует моё счастье?
Она подумала о том, что её интересует. Да, ей не всё равно, если он будет несчастен. А он определенно был. И не так важно, что являлось причиной: то, что прошло ещё слишком мало времени, или то, что всё люди и события, способные сделать его счастливым, остались теперь в недосягаемом прошлом. И, возможно, кто-то другой увидел бы в нём довольного своей жизнью человека, но Таня успела узнать его достаточно хорошо, чтобы видеть: Глеб явно страдал, ему было больно, и он прилагал все усилия, чтобы это не было заметно.
Должно быть, бывший некромаг что-то увидел в её лице, потому что резко произнёс:
— Не смей жалеть меня!
Суровый тон заставил Таню вздрогнуть. Она вдруг вспомнила его страшный взгляд в будке стрелочницы — дикий, отчаянный — когда он понял, что она не любит его, а всего лишь жалеет.
А ещё в голове внезапно зазвучал голос Соловья: «Поверь моему скромному многовековому опыту: жалость разбила в этом мире больше судеб, чем все стрелы и мечи вместе взятые. Со временем любые раны затягиваются сами».
Но вот что странно: Таня не жалела бывшего некромага. Вернее, не так: жалела, но иначе, чем раньше, когда грустно смотрела на него, как на вымокшего под дождем озлобленного пса. Она… сопереживала ему. Понимала его. Сейчас ей не хотелось гладить его волосы, чтобы утешить. Ей хотелось прислониться к его лбу, заглянуть в глаза и сказать, что он не одинок.
— Я не жалею тебя, Глеб, — тихо возразила девушка. — Я тебя понимаю.
Бейбарсов поднял голову:
— Разве ты несчастна?
— Я счастлива! Просто, знаешь… Иногда я просыпаюсь ночью и спрашиваю себя: что я здесь делаю?
Глеб подумал немного и спросил:
— Может, ты просто не на своём месте?
Таня тут же вскинулась:
— Моё место рядом с Ванькой!
Он криво ухмыльнулся, но в этой усмешке не было прежней затаённой злости, лишь бесконечная усталость.
— Я не сказал, с кем твоё место. Я лишь предположил, где оно: явно не в лесной глуши.
Внучка Феофила Гроттера не нашлась, что ответить. Однако Глеб снова легко переменил тему.
Они проговорили до самого утра. Вспоминали, смеялись, подшучивали друг над другом и над бывшими однокурсниками. Всё смешалось в душе Тани. Девушка уже не понимала ни кто этот человек с глазами-льдинками, ни кто она такая. Но это было неважно — в эту ночь они были просто двумя людьми, вместе прошедшими через многое и преобразившимися. Они смотрели в будущее с готовностью к испытаниям, но без страха.
Когда между тонкими рейками жалюзи пробился робкий свет, Таня поняла, что ей пора уходить. Глаза мужчины напротив смотрели на неё, не отрываясь. Так разглядывают редчайший экспонат, закрытый пуленепробиваемым стеклом: с осознанием, что это настоящее сокровище, и оно никогда не будет принадлежать тебе.
Таня, в свою очередь, смотрела на Глеба, любуясь игрой света на почти прозрачной радужке его глаз, и вдруг испытала странное ощущение: она как будто провалилась в глубокую яму, а в следующий миг её окружила какофония чужих мыслей и эмоций.
Девушка заблуждалась. Любовь Глеба не исчезла, не покрылась пылью и не затаскалась. Она, самая сильная, безответная, подкрепленная страстностью натуры, медленно тлела в его искалеченном, изуродованном сердце, которое, как всем казалось, способно только на эгоистическую одержимость. Он не забыл её, не разлюбил её, и ни на минуту не переставал думать о ней. Все его мысли, все чувства были перед ней как на ладони.