— Это одно из колец Древнира, — тихо пояснил Сарданапал. — Я храню множество его вещей, они не раз помогали магическому миру в трудные времена. Но это кольцо — редчайший артефакт, потому что имеет такую же двойственную природу, как знаменитый меч, принадлежащий Мефодию Буслаеву — про это оружие ты и без меня знаешь. Так вот, кольцо, имеющее светлую природу, когда-то приняло в себя огромный заряд тёмной магии. Дело было давнее, не стану утомлять тебя подробностями. Итогом стало то, что кольцо сильнее большинства магических перстней и может принадлежать лишь тому, в ком практически поровну света и тьмы, кто сам являлся вместилищем и того, и другого.
С этими словами академик переложил украшение в раскрывшуюся ладонь бывшего некромага.
— Оно твоё. Носи его с уважением к тому, кому оно принадлежало до тебя, и помни, что ты являешься сосудом противоречивого баланса. Поддерживать этот баланс — главная твоя задача и большой труд. Я надеюсь, что ты справишься, Глеб.
Бейбарсов помедлил мгновение, а потом, подчиняясь наитию, осторожно надел кольцо на безымянный палец. Оно село идеально, будто когда-то было отлито специально для него. Прикрыв глаза на мгновение, мужчина улыбнулся, посмотрел на старика перед собой и тихо, но искренне произнёс:
— Благодарю, академик. Я сделаю всё, чтобы не подвести вас.
Когда спустя ещё несколько часов Глеб покинул кабинет академика, за окнами Тибидохса уже разгорался рассвет. Поднявшись на крышу Башни Привидений, Бейбарсов остановился, вглядываясь вдаль, за парк и драконбольное поле, туда, где неспокойно шумел океан.
Постояв так какое-то время, дыша влажным воздухом, Глеб, будто решившись, молча вскинул руку. В то же мгновение по поверхности кольца проскочили две искры — зелёная и красная — и, соединившись, выпустили одну, тёмно-коричневую, яркую и стремительную. Рядом с Глебом возникла ступа, совершенно новая, без всяких черепов военных лётчиков, но смутно напоминающая ту, в которой он когда-то прибыл в Тибидохс.
Ловко, привычно заскочив в неё, будто и не было всех этих месяцев, когда ему приходилось ходить пешком или трястись в переполненной маршрутке, Глеб перехватил метёлку — более тонкую и длинную, чем та, что была у него раньше — и сорвался с крыши. Восторг полёта оглушил его. Сердце колотилось, ветер трепал волосы, и всё, чего ему не хватало в эту минуту для полного счастья — это рыжеволосая девушка, находившаяся сейчас за тысячи километров от Буяна.
========== 5. До свидания, и добро пожаловать домой ==========
***
Знали только крайности, никаких тебе середин.
Ты хорошо смеялся. Я помню эти
Дни, когда мы сидели на факультете
На обшарпанных подоконниках, словно дети,
Каждый сам себе плакальщик, сам себе господин.
Мы расстанемся здесь.
Ты дальше пойдешь один.
Не приеду отпеть. Тут озеро и трава,
До машины идти сквозь заросли, через насыпь.
Я не помню, как выживается в восемнадцать.
Я не знаю, как умирается в двадцать два.
До нескорого. За тобой уже не угнаться.
Я гляжу тебе вслед, и кружится голова.
(Вера Полозкова. Игорю, в дорогу)
Мумий Тролль — Такие Девчонки
***
Погода резко испортилась. Целую неделю шли проливные дожди, но потом вдруг выглянуло солнце, температура подскочила, и лес вокруг превратился в настоящий парник.
Таня, спокойно переносившая на Буяне и суровые зимы, и ураган, и палящее солнце, спавшая на балконе у Дурневых в лютый мороз, здесь почему-то стала сопливить, кашлять и вообще предпочитала лишний раз на улицу не высовываться. Нет, зима на Иртыше ей определенно нравилась больше, чем эта промозглая осень.
С момента её возвращения от Глеба прошло чуть больше двух недель. Разумеется, удивлённому её скорым возвращением Ваньке она не сказала правду. Просто кинулась ему на шею, шепча «Соскучилась». И это даже не было ложью: ей хотелось поскорее обратно, в привычную ей рутину, в безопасную мягкость Ванькиных рук. Но почему-то в этот раз старое лекарство не сработало: девушке не стало легче и спокойней.
Таню душило чувство вины и стыда: казалось, после этой поездки она вся пропиталась запахом Бейбарсова, хотя на самом деле даже не коснулась его ни разу. И без того рассеянная, она теперь окончательно погрузилась в себя. Таня была неизменно ласкова с Ванькой, так же помогала ему с лесной живностью и нежитью. Они вместе ругали Тангро и радовались успехам Тантика, который действительно оказался весьма способным в обучении. Они даже достроили многострадальный сарай.
Но всё это внучка Феофила Гроттера делала механически, эти действия не доходили до её сердца. И она не замечала, как с каждым днём всё больше мрачнеет её жених. Валялкин интуитивно чувствовал, что с Таней происходит нечто странное. Но он был готов к этому больше, чем она. Он знал, что так будет, потому что слишком хорошо её изучил. Рано или поздно их серая обыденная жизнь должна была ей наскучить. Девушка увядала, как цветок без подпитки.
Ванька знал, что Таня любит его, он это чувствовал. Однажды, вернувшись домой после трудного дня, в течение которого он залечивал хвосты русалкам, поранившимся о рыболовные крючки, Валялкин с удивлением заметил, что Танька варит кофе. Она и до этого частенько многое делала своими руками, но чтоб кофе!
— Вот так номер! — воскликнул Маечник.
Таня обернулась растерянно, как будто сама не понимала, что и зачем она готовит. Потом улыбнулась и пожала плечами.
— Вот, решила нас немножко побаловать.
— Здорово! Мы сто лет кофе не пили!
Таня промолчала, стиснув зубы. Как же она ненавидела себя за то, что пришлось соврать Ваньке!
Он приблизился, положив подбородок ей на плечо и задумчиво разглядывая, как в маленьком ковшике закручивается спиралью тёмно-коричневая пенка.
— Тань, что с тобой такое происходит в последнее время?
Внучка Феофила Гроттера замерла.
— Всё в порядке. Почему ты спрашиваешь?
— Кажется, мы уже не в том возрасте, чтобы врать друг другу. У тебя явно не всё в порядке. Последние несколько месяцев ты ходишь, как в воду опущенная. Я думал, что хотя бы полет в Тибидохс пойдёт тебе на пользу, но даже это не помогло.
Рыжеволосая ведьма растерялась. Она думала, что хорошо научилась скрывать от Ваньки своё подавленное состояние. А теперь оказывается, что он всё это время замечал, что с ней что-то творится.
— Послушай, — Валялкин развернул её к себе лицом и приподнял за подбородок, заглядывая в глаза, — Таня, я не хочу, чтобы ты ощущала себя здесь, как в тюрьме.
Гроттер хотела было возразить, но он поднял руку, жестом упрашивая дать ему договорить.
— Я ведь тебя не запер здесь, и ты не обязана безвылазно сидеть в этой глуши. Я всё понимаю. Если ты устала, и тебе нужно время, чтобы привести мысли в порядок, развеяться, ты абсолютно свободна.
— Ты что, выгоняешь меня? — голос Тани задрожал.
Валялкин улыбнулся и покачал головой, прижимая девушку к себе и целуя рыжую макушку.
— Я не представляю жизнь без тебя, но ты нужна мне счастливая, понимаешь? Если для счастья тебе нужна регулярная доза драконбола, или Тибидохса, или встреч со старыми знакомыми, я не буду возражать. Даже в Магфорд тебя отпущу, если захочешь!
Таня засмеялась, глотая слёзы:
— Я не хочу в Магфорд.
— Я знаю. Ты хочешь на Буян. Для тебя этот остров, всё равно что терапия. Ты влюблена в эти скалы, в эти старые камни. Подумай над моими словами, Таня: если тебе это нужно, я не против, чтобы ты пожила там какое-то время.
Девушка заколебалась, и в этот момент сзади послышался шипящий звук.
— Кофе! — вскрикнула она, глядя на чёрную жижу, вытекающую из ковшичка. Пока она ликвидировала последствия своего кофейного эксперимента, Ванька подошел к окну, откуда через минуту раздался его радостный голос:
— Ты не поверишь, кто почтил нас своей скромной персоной!
Девушка обернулась как раз в тот момент, когда дверь распахнулась, являя им сначала новенький блестящий пылесос с хромированной трубой, а следом за ним улыбающегося Баб-Ягуна.