И Глеб сходил с ума от наслаждения.
========== 7. Ночь на Буяне ==========
***
Откуда такая нежность?
Не первые — эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала — темней твоих.
Всходили и гасли звезды
(Откуда такая нежность?),
Всходили и гасли очи
У самых моих очей.
Еще не такие песни
Я слушала ночью темной
(Откуда такая нежность?)
На самой груди певца.
Откуда такая нежность?
И что с нею делать, отрок
Лукавый, певец захожий,
С ресницами - нет длинней?
(Марина Цветаева. Откуда такая нежность)
Братья Грим — Сердце
Сегодня ночью — Это не любовь
Никель — Новости прошлой недели
***
Таня не могла уснуть. Мешало буквально всё: кровать была слишком мягкой, одеяло — слишком толстым. Ей то становилось душно, и она открывала окно, то прохладный ветер с океана заставлял кожу покрываться мурашками, и девушка бежала обратно захлопывать раму.
Ей не хватало привычных звуков леса, под которые она засыпала. Не хватало тихого сопения над ухом — Ванька ночевал отдельно в своей старой комнате. Не было даже привычного в тибидохские времена беспокойного сна Гробыни — Склепова делила соседнюю комнату с Гуней и их годовалой дочерью Елизаветой.
Таня хмыкнула, вспомнив, как удивилась: взбалмошная Гробыня — и вдруг такое обычное имя! От неё внучка Феофила Гроттера ждала чего-то гораздо более экстравагантного. Но изумление девушки длилось лишь до тех пор, пока Склепова не пояснила, что назвала дочь в честь графини Батори, известной также как Кровавая Леди.
— Она моя прабабка со стороны матери в каком-то там колене, — заявила Гробыня, и Таня больше не решилась делать никаких уточнений.
Однако маленькая Елизавета не проявляла никаких признаков жуткой наследственности: она была обычным ребёнком — подвижным, весёлым, любопытным и бойким. Пожалуй, даже слишком, потому что на дворе стояла глубокая ночь, а Гломова-младшая не собиралась успокаиваться: даже сквозь толстые стены Тибидохса Таня слышала её истеричный плач, мешавший рыжеволосой ведьме уснуть. По крайней мере, Таня убеждала себя, что причина именно в этом.
Она ни за что не призналась бы, как сильно взволновала её встреча с Бейбарсовым.
Ночь за окном уже начала постепенно перетекать в раннее летнее утро, когда девушка забылась беспокойным сном, в котором сероглазый юноша балансировал на крыше, крича, что любит её. А потом от его тела отделялось два близнеца, со страшными черными глазами-колодцами. Они толкали его, и юноша, вскинув руки, падал вниз, на огромные пики камней вокруг рва. Таня кричала, зная, что он не спасется, и кидалась к нему, но навстречу ей выступали из темноты все те, кого она знала и любила: Сарданапал, Ванька, Ягун, Гробыня. Они вставали у Тани на пути, не давая ей броситься на помощь юноше, и она слышала, как его тело с жутким хрустом разбивается о камни. И тогда во всю силу своих лёгких она выкрикивала имя:
— Глеб!…
Этот жуткий вопль набатом бился у неё в голове, когда девушка подскочила на кровати. Время уже явно приближалось к полудню. Таня лежала в постели, влажное одеяло закрутилось вокруг её ног. Отбросив его в изножье, девушка раздраженно провела рукой по лбу, отирая пот.
Она сама не до конца понимала, что с ней происходит. Все слова Глеба она слышала давно, все много раз были разобраны на отдельные сегменты и каждая фраза препарирована под микроскопом, вплоть до звуков и того, с какой интонацией вылетали слова. Но как будто только сейчас они по-настоящему дошли до неё, и она впервые услышала то, что тогда так страстно, путано, нагло, неправильно пытался втолковать ей юноша-некромаг.
Однако Бейбарсов больше не был отягчен даром и проклятием. Теперь он… не белый маг, конечно, но, Древнир его подери, носитель светлых сил! Теперь Таня оценивала его совсем иначе. Она уже видела его наглым и бескомпромиссным, с полным отсутствием понятия морали. А ещё она видела его печальным и сломленным, опустошенной оболочкой без лица. То, каким он открылся ей тогда в будке стрелочницы, Тане не забыть никогда. И никто — в этом она была уверена — никогда больше не видел его таким.
Ей вдруг вспомнилось, как однажды ночью он вытащил её из постели дорожкой из лунного света. Тогда, чертя что-то под ногами своей тросточкой, он сказал, что его никто не любил. И тогда — она видела это в глазах Глеба — он не верил, что кто-то может его полюбить. Он предпочитал привязать к себе силой, магией, хитростью и шантажом, как будто иначе было невозможно.
Прошло столько лет, но вчера вечером Таня ясно увидела, что он до сих пор не верит в саму возможность быть любимым искренне и добровольно.
***
К тому времени, как Таня выползла из спальни, время уже перевалило за обед. Весь Тибидохс стоял на ушах. Недовольное бурчание Поклепа слышалось буквально из каждого угла: никто, разумеется, особо не вслушивался, но общий посыл был таков, что выпускники превратили школу в бордель, этот дурацкий праздник — срамота, и вот в его-то, Поклепа, времена такого не было.
Пока Таня спускалась по Лестнице Атлантов, ей навстречу выскочили несколько второкурсников с восторженными лицами. Они были взбудоражены предстоящим событием не меньше бывших выпускников. Внучка Феофила Гроттера улыбнулась, вспоминая, что когда-то она, Ягун и Ванька такими же встрепанными воробышками бегали по переходам и лестницам Тибидохса, и всё для них было ново, ярко, удивительно. Как же она любила это место, как тосковала по нему всё это время!…
Заметив Ягуна, Таня направилась к нему, чтобы спросить, не видел ли он Ваньку. Однако, приблизившись, поняла, что она не вовремя. Ягун ругался с женой. Катя, уставшая, раздраженная, что-то упорно втолковывала ему, постепенно повышая голос, что прежде было ей несвойственно. Внук Ягге стойко терпел прилюдное отчитывание, кивая, и только его огромные мерцающие уши выдавали крайнюю степень недовольства.
Незаметно приблизился Ванька и встал рядом с Таней. Она улыбнулась и вложила свою ладонь в его. В этот момент Катя Лоткова что-то выкрикнула и быстро направилась к выходу. Ягун проводил её взглядом, тяжело вздохнув, и посмотрел на друзей.
— Видал? — устало спросил он, обращаясь к Валялкину. — Никогда не женись, брат мой!
Впрочем, увидев вытянувшиеся лица Тани и Ваньки, он тут же спохватился, хлопнув себя по лбу:
— Что я болтаю! Наверное, просто забегался. Эта женщина меня выматывает!
— А чего она хочет? — поинтересовалась Таня.
— Хороший вопрос! Понятия не имею.
— Так, может, стоит хоть раз её внимательно выслушать?
Играющий комментатор исподлобья взглянул на подругу:
— Она сама не знает, чего хочет, вот в чём всё дело. Воспитывать ребёнка — это вам не шубу в трусы заправлять. Ничего, перебесится и успокоится понемногу. Ладно! — хлопнул он в ладоши. — Что мы всё о моей личной жизни? Вы-то что? Я думал, этим летом мы будем отмечать сразу два события: три года выпуска и создание новой ячейки магического сообщества!
Таня переглянулась с женихом и ответила за них обоих:
— Мы пока не готовы. Куда нам торопиться! — сказала и подумала о том, что то же самое говорила вчера на крыше Бейбарсову.
— Танька торопится куда угодно, но только не под венец со мной, — усмехнулся Валялкин.
Девушка потрясенно взглянула на него. Они много раз обсуждали свои планы на будущее, в том числе и свадьбу, и пришли к выводу, что пока рано. А теперь выясняется… а что, собственно, теперь выясняется?
Таня уже хотела открыть рот, решив предоставить Ваньке возможность почувствовать себя на месте Ягуна, но тут перед ними ярким и громогласным пятном возникла Гробыня. Она держала на руках малышку Елизавету и что-то яростно втолковывала Гуне. Тот молча слушал, а потом отрицательно покачал головой.