— О, Танька! Ну скажи, классно оторвались! — завопил внук Ягге заплетающимся языком.
— Классно, — подтвердила Таня, с тревогой вглядываясь в фигуры, движущиеся по мосту через ров. — Вы откуда такие весёлые?
— Мы к скалам ходили! — воскликнула Катя Лоткова, размахивая пустым бокалом из-под шампанского. — Сидели на берегу, песни пели, прошлое вспоминали!
— А ты где была? Ванька тебя потерял, — заметила догнавшая весёлую компанию Жанна Аббатикова, которая была, судя по всему, самой трезвой среди них.
— Я… я танцевала, — быстро соврала Таня и проскользнула к выходу.
Позади неё постепенно смолкал шум разудалых голосов. На мосту Ваньки не оказалось, лишь несколько парочек брели в сторону замка, и девушка интуитивно направилась к парку. Она обнаружила Валялкина у самого входа, он стоял возле небольшого журчащего фонтана. Протянув руку, Таня зачерпнула немного жидкости и попробовала на вкус.
— Красное полусладкое, — заметила она с неловким смешком и нерешительно приблизилась к жениху. — Вань…
— Ну как Бейбарсов, всё так же хорошо целуется? — хрипло поинтересовался он, засунув руки в карманы помятых брюк.
С лица Тани сошла краска. Она открыла рот, чтобы ответить, но не выдавила из себя ни звука: врать она не хотела, сказать правду не могла. Ванькины глаза мерцали в сумраке расцветавшего утра.
— Знаешь, Таня, я ведь никогда не принуждал тебя к тому, чтобы ты безвылазно сидела со мной в тайге. А теперь ты ведёшь себя, как арестант, сумевший сбежать от строгого тюремщика. Ягун сказал мне, что предложение тренировать сборную пришло тебе год назад. Почему ты мне сразу не сообщила, а выбрала именно сегодняшний вечер?
Она прочистила горло, прежде чем ответить:
— Я просто… Я не хотела уезжать от тебя, знала, что тебя это расстроит. Да и, потом, как ты там без меня справишься с Тантиком и Тангро? С еженедельными патрулями по лесу? Ты прав, ты меня не тянул за собой, просто я люблю тебя и хочу быть с тобой!
— Твоя любовь идёт рука об руку с жалостью, Таня. А мне жалости не надо. И сочувствия тоже, — отрезал Валялкин.
Девушка нахмурилась, в глазах её отразилось отчаяние. А ведь он прав: даже сейчас она страдала из-за того, что причинила ему боль, но по-настоящему виноватой себя не чувствовала. Это ощущение казалось диким, странным, но при этом удивительно правильным.
— Извини, — устало сказал Ванька, ероша пятернёй волосы. — Дело ведь даже не в тайге, и не в драконболе, дело в нас с тобой. Мне просто надоело, что между нами вечно недорезанным сусликом маячит призрак Бейбарсова. Он в нашем доме, в нашей спальне. Он всегда рядом. А теперь этот призрак обрёл физическое воплощение.
— Ты несправедлив, — возмутилась Таня, — я даже имени его ни разу не произнесла за всё это время!
— Тебе и не нужно. Я чувствую это сам, когда ты погружаешься в свои мысли и становишься отстраненной. Вижу это в твоих глазах, когда ты где-то далеко от меня.
— Получается, я не властна уже даже над своими мыслями? — она теребила в руках ткань платья. — Я всеми силами гоню их от себя, поверь, я всё делаю, чтобы не чувствовать то, что чувствую…
— В этом-то и проблема, Таня, — вздохнул Ванька. — В том, что эти чувства вообще есть.
— А ты влюбись в кого-нибудь, кроме меня, тогда мы оба станем плохими! — в сердцах выкрикнула она.
Боль и обида, превратившись в горячую смесь, взорвались гневом. Но он отхлынул так же резко, как накатил, и Таня замерла, бледная, растерянная, глядя, как на миг расширились глаза жениха.
— Ванька…
Он остановил её движением руки. Приблизился, оглядел покрытые мурашками озябшие плечи, стащил с себя пиджак и накинул на неё, а потом осторожно сжал холодную ладошку в своей. Всё это было так знакомо, так по-ванькински, но почему-то у девушки не дрогнуло всё внутри от нежности, как прежде: она ощущала лишь усталость, бесконечно сильную, грозящую раздавить её под собой.
— Я рад, что ты это сказала. Что наконец нет никакого вранья. Я устал от лжи, Таня, от этой паутины недосказанности, от того, что притворялся, будто по утрам не вижу на твоей подушке следы слёз. Я ненавижу себя за то, что слишком давил на тебя тогда, когда заставлял принимать решение. Ты не была готова, а я не хотел этого признавать, так сильно ты была нужна мне. Но сейчас… сейчас я готов отпустить тебя и ждать. Ждать столько, сколько будет нужно, пока ты не примешь окончательное решение.
— Вань, я люблю тебя…
— Пять, — улыбнулся он, прокручивая на пальце её колечко. — Пять раз ты говорила мне об этом… Я тоже люблю тебя. Именно поэтому нам не стоит бояться разлуки. Если эта любовь реальна, и мы её не придумали, она выдержит всё.
Его губы были сухими и прохладными. Нежными, осторожными. Совсем не такими, как те, что целовали её полчаса назад.
И пока длился этот неторопливый, ласковый, прощальный поцелуй, Таня внутренне сдалась и признала очевидное. Согласившись бросить всё и уехать с Валялкиным в первый раз, она оставила на этом острове часть своей души. А теперь чувствовала, что, если уедет сейчас, то лишится оставшейся, а заодно и своего сердца.
Когда Ванька, напоследок ласково дотронувшись до её щеки, направился к замку, Таня дала, наконец, волю слезам. Мокрые дорожки поблёскивали в лучах восходящего солнца, пока она думала о том решении, которое они с Валялкиным сегодня приняли.
Она не покинет Тибидохс в ближайшее время. Но что же будет с Ванькой? Неужели она действительно решилась оставить его после всего, что он для неё сделал? После того, как лишился маги?
Девушке вдруг пришли на ум давние слова Гробыни о том, что, следуя логике Тани, нужно любить того, кого тебе жалко, кому ты чувствуешь себя обязанной. Только разве это правильно? Разве честно по отношению к Ваньке? Они так похожи друг на друга, и дочь Леопольда Гроттера знала, что не потерпела бы рядом человека, оставшегося с ней из жалости или чувства долга.
Когда Ванькина фигура скрылась за стенами замка, Таня поднял голову вверх и увидела крошечную точку: кто-то стоял на крыше Башни Привидений и смотрел вниз, туда, где на открытой площадке парка, в тени деревьев стояла она. Хорошо, думала Таня, хорошо, что скоро он улетит, они оба улетят, и она останется наедине со своей любимой крепостью, полётами и драконболом.
Осталось только подождать.
***
Пока Таня брела обратно в замок и поднималась в свою комнату, ей попадались самые неутомимые гуляки. Кто-то сидел прямо на ступеньках, допивая и доедая то, что осталось с вечера. Кто-то всё ещё танцевал под постепенно смолкавшую музыку. Всюду валялись обрывки конфетти, стояли забытые тарелки и бокалы. Тибидохс сонно нежился в обрывках утреннего тумана, а под его крышей, в тени его громады за эти сутки разбилось и срослось несколько сердец.
Закончилась ночь, унося с собой вихрь радостных эмоций и беспечного угара. Утро принесло лишь тяжесть и боль расставания, трещины в казалось прочном фундаменте верности, и смутную, слабую надежду на то, что это лишь начало чего-то другого. Чего-то лучшего.
В комнате Таня, не раздеваясь, даже не скинув обуви, упала на постель. Её глаза устало закрывались, мышцы ныли, девушке казалось, что напряжение прошедшей ночи не даст ей расслабиться. Однако не прошло и минуты, как она крепко заснула, и влетавший в окно ветер шевелил её растрепавшиеся рыжие волосы.
Проснулась она поздним вечером. Таня поняла это по золотым предзакатным облакам, усыпавшим небо. Приподнявшись, девушка поморщилась: тело ломило от неудобного лежания и диких плясок накануне. Несвежее платье измялось и неприятно липло к телу.
Освежившись и переодевшись, внучка Феофила Гроттера решила спуститься вниз. Проходя по Жилому Этажу, она вдруг услышала женский шёпот и низкий мужской смех. Одна из дверей распахнулась, и оттуда вышла Дуся Пупсикова под ручку с Жикиным. Видимо, Танины глаза округлились чуть больше, чем следует, потому что Дуся вскинула брови, наградив её надменным взглядом. Жора просто глупо улыбался и, проходя мимо Таньки, подмигнул ей.