Они испугались бы, почувствовав даже десятую часть его боли. Они ужаснулись бы, поняв, в каком страхе он жил, узнав столько отчаяния, сколько испытал он.
О да, среди них он был изгоем. Лена и Жанна вписались в новый мир, потому что они были стабильнее, сильнее духом. А Глеб, гораздо более одаренный, решительный, страдал болезнью, которой страдали все подобные ему яркие личности — непомерным тщеславием.
Он был испуган. Он был зол. И он был одинок, потому что прошлое жило в нём и обрекало на это. Бейбарсов хотела власти и величия, хотел выпустить наружу всю страсть, что кипела в нём, подобно лаве, хотел доказать, что ничего не боится и ему никто не нужен.
Кроме неё.
Когда его похитили, перечеркнув разом беззаботное детство и всю жизнь, он остался совсем один. У него никого не было. Среди того нескончаемого ужаса, в котором жили юные некромаги, Глеб забыл всё: себя, свою семью, свои цели и желания. Он забыл, зачем вообще существует, направив все силы на одну лишь цель: выжить и не сломаться. И всё, что держало его на плаву, не давая пойти ко дну, был огонёк надежды: Таня Гроттер. Её волосы цвета пламени, её болотный взгляд, её задорная улыбка. Всё то, что он видел в чане старухе и во что безоглядно влюбился.
Он без конца рисовал лицо девушки, не в силах остановиться. Глеб смутно понимал, что это не Таня. Что-то в заломе бровей, в глазах и поджатых губах раскрывало другого человека, надевшего на себя личину Тани Гроттер. Но он упорно продолжал рисовать. И вот однажды, уже после того, как развеялась магия Локона и он ушел от Лизы, после того, как он встретил Таню у Серого Камня и целовал её до рассвета, Глеб смог нарисовать её настоящую. Он понял это, едва сделал последний штрих — этот рисунок был самым светлым, самым прекрасным из всех, что он когда-либо создавал. С него будто лился свет, который всегда согревал Бейбарсова при виде Тани.
Именно тогда Глеб поцеловал её рисунок и навеки вручил ей своё сердце.
***
Когда бывший некромаг, пошатываясь, возник на пороге кухни, Ленка и Жанна о чём-то тихо шептались. При его появлении выражение их лиц неуловимо изменилось, но даже заторможенный мозг Бейбарсова подметил: они говорили о нём.
— Добрый вечер! Добро пожаловать в мою скромную обитель, — хрипло усмехнулся он и поморщился.
Горло царапало, как наждачной бумагой.
— Спасибо за душ, кажется, я заработал воспаление лёгких, — добавил парень, осторожно присаживаясь на хлипкий стул и с интересом разглядывая расстеленную шаль.
Ленка Свеколт картинно выгнула бровь и шлепнула его по руке, протянувшейся к кубку с вином:
— А вот этого ты не попробуешь ещё очень и очень долго! Держи, тебе нужно поесть, — и она подтолкнула к нему горшочек с рагу.
Глеб обиженно нахмурился:
— Мне бы сейчас лучше бульон…
— Бульон тебе жена готовить будет! — отрезала Ленка.
Раздраженно глянув на неё, Бейбарсов стал через силу запихивать в себя ложку за ложкой. Прожевав, он откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула и прикрыл глаза.
— Ну и как вы меня нашли?
Жанна, до этого молчавшая, ответила:
— Ты всё ещё наш брат, Глеб. Мы тебя чувствуем.
Приоткрыв один глаз, он какое-то время рассматривал «сестричек». В ответ они как-то странно поглядывали на него. Бейбарсов нахмурился и пригладил волосы, а потом вдруг сообразил, что сидит перед ними в одних джинсах, всё ещё влажных после водных процедур.
— Эээ… Прошу прощения, но вы куда-то дели мою единственную рубашку, — хмыкнул он.
Ленка Свеколт фыркнула, перебрасывая ему чистую рубашку и искрой из перстня высушивая джинсы:
— Бейбарсов, твоя волосатая грудь никого не смущает. Мы смотрим на другое.
— Ба! — одеваясь, насмешливо воскликнул Глеб, за что получил от Жанны уже по другой руке.
— Заканчивай придуриваться! — шикнула она. — Твои глаза… Мы на них смотрим.
Парень резко перестал смеяться и пожал плечами: ну глаза и глаза. Поначалу он сам был немного удивлен, увидев в зеркале не привычные зрачки-колодцы. А потом он вовсе перестал смотреть на своё отражение, так что изменившийся цвет радужки его не смущал.
— Ну надо же, — шептала Лена, заглядывая к нему в глаза с профессиональным интересом окулиста. — Я, сказать по правде, сама уже не помню свой цвет. И твой, Жаннка, тоже.
— У меня они почти такие же, какие сейчас — чёрные, только блестящие, — грустно сказала Аббатикова.
— Так, хватит, — Глебу надоело это разглядывание, и он локтем отодвинул Ленку от своего лица. — Давайте поговорим о чём-нибудь другом.
— Давай! — подозрительно охотно согласилась Свеколт. — Что ты думаешь делать дальше?
Глеб собрал остатки рагу чёрной краюхой и усмехнулся:
— Планирую выставить вас и наведаться в круглосуточный за углом.
Девушки переглянулись и возвели глаза к потолку.
— Я всё вижу, — проинформировал их Глеб.
— Интересно, каким образом, — фыркнула Жанна.
— Я слишком хорошо вас знаю, — отрезал бывший некромаг, попробовав незаметно протянуть руку к вину.
Разумеется, Ленка была настороже, и он снова получил по рукам. Отставив кубок в сторону, чтобы он не мозолил Бейбарсову глаза, она наклонилась к нему:
— Что с тобой происходит?
Глеб впервые за всё это время прямо взглянул на неё и усмехнулся:
— Ты серьёзно?
Свеколт нахмурилась:
— Хорошо, я перефразирую вопрос. Почему ты не пытаешься бороться с тем, что с тобой происходит?
На кухне воцарилось долгое молчание, и некромагини думали, что уже не услышат ответ. Но он прозвучал, тихий и отчаянный:
— Потому что я не могу. И потому что я не хочу…
***
Ленка и Жанна уехали из Нижнего Новгорода весной, когда мартовская капель уже сменилась апрельскими паводками. Они оставили Глеба совсем не таким, каким обнаружили несколько месяцев назад: он снял новую квартиру, в том же районе, но гораздо более приличную, с хорошим ремонтом и двумя комнатами. Он больше не пил, начал бегать по утрам, стремясь вернуть былую физическую форму и разработать ногу, раненую обломком косы.
В армию его, кстати, не взяли. Однако вовсе не из-за травмы, а по причине… близорукости. Ленка с Жанной ещё недели две хохотали над ним, даже пытались всучить огромные уродливые очки в чёрной роговой оправе, которые Глеб тут же выкинул в мусорку.
Спустя две недели после выхода из запоя бывший некромаг развеселил девчонок ещё больше, устроившись на работу в… Макдональдс.
— Ничего смешного нет, — недовольно объяснял он покатывающимся от хохота некромагиням. — Без образования в лопухоидном мире делать нечего, а жить на что-то надо. Так что я решил подать документы в художественное училище, буду совмещать.
Вот тогда Жанна и Лена прекратили смеяться и посмотрели на него с радостью и неверием. Поздним вечером, лежа вдвоем на диване в соседней комнате, они ещё долго обсуждали случившееся, не в силах скрыть облегчение. Глеб оттаивал. Он возвращался к жизни. Так что, погостив у брата ещё немного, они вернулись каждая к своей жизни, между собой, разумеется, договорившись присматривать за ним.
Глеб же действительно решил двигаться дальше. Закопав осколки своего разбитого сердца так глубоко, как мог, он решительно стал выстраивать свою заново обретенную человеческую жизнь. Он ходил на работу, где, чувствуя себя клоуном, сотни раз в день выкрикивал «Свободная касса» и «Ваш капучино, приходите к нам ещё». Он готовился к поступлению в училище. Продолжил свои неизменные пробежки по утрам и даже стал периодически посещать секцию карате — вот что прочищало мозги лучше всего и дарило ему пусть временный, но всё же покой.
Чего Жанна и Лена не знали, так это того, что раз в месяц, в выходной день, Глеб покупал несколько бутылок водки, запирался в квартире и двое суток пил и кричал в подушку так, что к утру неизбежно срывал голос и не мог голосить на работе «Свободная касса!». Он кричал, затыкая себе рот, пил и кричал от злости, ярости, унижения, желания, любви. Отчаяние, владевшее им, как смертельная болезнь вцепилось в сердце клещом и не хотело отпускать. Чем больше Бейбарсов гнал от себя мысли о прошлом и девушке, оставшейся в нём, тем ярче вспыхивали воспоминания, тем сильнее они терзали его.