Калитка оказалась открыта, так что Севель легко выбралась на улицу и побрела по ней в сторону ярко освещённого пятачка с магазинами-павильонами. Она плохо представляла себе, куда именно надо идти, но боялась остановиться. Было так поздно, что уже потихоньку становилось рано, прохожих было мало, и, хотя это были сплошь одни женщины, Севель готова была и от них шарахаться. В конце концов, в банде ведь тоже были женщины. Потом она всё-таки сделала над собой усилие и обратилась к одной из старух. Та не знала, куда молодой матери следует идти, но подсказала, где поблизости находится крупная площадь, и там наверняка можно будет дождаться какого-нибудь подходящего автобуса.
Обессилев, Севель сперва остановилась в сквере, где было холодно и безлюдно, посидела на холодной скамейке. Но потом заворочался и запищал младенец, она очнулась, заставила себя подняться, побрела дальше. Немного погрелась в ночном магазине, где торговали газетами, готовыми бутербродами и горячим кофе, а оттуда всё-таки добралась до площади, где уже было довольно много прохожих и даже начал ходить транспорт. На автобусе Севель наконец смогла доехать до семейного дома и присела у входа, потому что на звонок никто не ответил. Ею снова овладело бессилие, и хотя малыш уже основательно проголодался и подавал голос почти не переставая, это больше не могло её взбодрить. Страх перед неведомым ушёл, а вместе с ним истекли и остатки сил.
Но через несколько минут из дома выглянула Килез, кухарка, и принялась тормошить Севель. Женщина вяло позволила ввести себя в прихожую, а потом и на кухню, где тут же, как только разрешили, улеглась на кушетку. Кухарка забрала у неё ребёнка, а потом рядом появилась и Аника, бледная до зелени.
– Господи, что с тобой! Откуда ты?! Какое счастье! Нам сообщили о нападении на больницу. Это просто ужасно! Просто ужасно. Приличная ж больница, а туда, получается, может ворваться вообще кто угодно. Ты ранена?
– Нет, – слабо ответила Севель и чуть привстала. – Меня ведь не нашли, я спряталась в кладовке с сынком… А где он?
– Сейчас принесут. Я велела Радель его перепеленать. Ты же не хочешь, чтоб у малыша появились опрелости… Мне позвонили после второго нападения на больницу, и после того, как обнаружили, что ты пропала. Могли бы и в первый раз разбудить, тем более налёт был связан с нашей семьёй. Ты сбежала через окно в момент второго налёта?
– Я не знала про второй. Когда он случился?
– Через час после первого. Только-только уехала полиция. Получился серьёзный переполох, и, кажется, даже кого-то убили.
– Убили? – охнула Радель, которая как раз вошла в кухню с ребёнком на руках. – Кого?
– Не знаю. Кого-то из персонала – то ли санитарку, то ли медсестру. Но перепугали буквально всех без исключения. И хорошо, что Севель умудрилась сбежать от всего этого. Наверняка Славента мог пострадать!.. Килез, подготовь постель для младшей хозяйки. Я вызову врача.
– Но я, кажется…
– Ты определённо очень серьёзно пострадала! – Аника повысила голос. – И тебя должен осмотреть врач. Должен выписать тебе нужные лекарства и дать рекомендации. Славочке я тоже вызову врача. – Она забрала младенца у Радели. – Иди, Севель, ложись, и тогда я положу малыша тебе под бок. Ему тоже нужно внимание матери.
Севель знобило, она с трудом смогла накормить сына и забылась зыбким рваным сном. Она позволяла делать с собой то, что делали – умыли, переодели, помогли перейти в гостевую комнату на постель, потом привели врача. Потом появился и Нумерий. Он был мрачен и очень зол, первым делом накричал на Анику, что та не позаботилась о безопасности его сына, а потом заявил, что отправится ругаться в полицейский участок. Была ещё и журналистка, но она по большей части общалась всё с той же Аникой, тоже мрачной и озабоченной.
Когда молодая мать очнулась, была ночь, а рядом с её постелью сидела Радель. Она укачивала на руках свёрток с малышом и что-то напевала, не разжимая губ. В комнате горел только ночник, но уж профиль Радели был различим очень хорошо. Глядя на неё, Севель подумала о том, как, должно быть, красива была эта женщина в юности. Она и сейчас была ещё очень хороша, хотя от радости жизни не осталось ничего, только скорбь жила в этих чертах.
Почувствовав взгляд, Радель обернулась.
– Уже думала тебя будить. Он вот-вот затребует есть. Чудесный малыш. Врач сказал, что он совершенно здоров.
– Спасибо…
– Его правда пытались похитить?
– Кажется, да. Не бандиты, а сиделка.
– Сиделка? Просто поразительно. Аника, я смотрю, «умеет» разбираться в людях.
– Чужая душа – потёмки.
– Вот верно. Чувства женщины, конечно, можно понять, но какая же глупость. На что она надеялась? Рождение мальчиков всегда отмечается особо, и ей не удалось бы нигде появиться с мальчиком напоказ, чтоб не вызвать подозрений, особенно после пропажи младенца из роддома. Глупость. Хотя и… – Она прерывисто вздохнула и слегка наклонила голову.
И Севель показалось, что и на этот раз она может догадаться, о чём подумала собеседница. Ведь Радель тоже мечтала о сыне…
Собственно, а кто не мечтал?
– Я потому и решила не жаловаться на неё, – сказала Севель. – Я понимаю, что надо было, но благо, что всё закончилось хорошо…
– Хорошо, что ты вовремя оттуда сбежала. На самом деле ничего не закончилось. За тобой пришли аж целых два раза. Значит, придут и ещё раз. Не представляю, как ты теперь будешь жить в своём доме одна. Ты же понимаешь, что оплатить хорошую охрану не сможешь, и семья вряд ли станет это делать.
– Да, наверное.
– Думаю, тебе придётся переехать сюда. Отсюда тебя труднее будет выкрасть.
– Жаль, что так. Я не хотела бы мозолить вам всем глаза.
– Да брось. Мы ведь одна семья, что же теперь. – Радель долго молчала, глядя, как младенец у груди успокаивается и засыпает. – Я оценила твою вежливость, твой такт. Я о том моменте, когда ты отказалась от моей комнаты. Постараюсь ответить любезностью на любезность. Среди женщин не так много скромных и тихих, которые не захотели бы воспользоваться своим положением, как ты, поэтому надеюсь, что мы с тобой сойдёмся характерами. А что касается других, то Аника слишком правильная, чтоб ссориться с тобой без причины, а Дениз слишком сильно занята. Остальные не живут тут постоянно. Думаю, ты справишься. И тебе будет чем заняться: одних детей бы хватило, а у тебя ещё работа… Сошьёшь мне тоже что-нибудь? Я давно хотела нательный кошелёчек с благословением…
VI
События полетели стремительно, а Рудена этого очень не любила. Она предпочитала разбираться с делами постепенно: решить сперва одну задачу, потом переключаться на другую без нервозности и спешки, рискуя забыть о чём-нибудь важном. Однако в политике так почти никогда не получается. С одной стороны, герцогиню это сильно раздражало, а с другой она слишком глубоко уже оказалась в политике, отказаться от привычного пути власти уже не могла. Просто иногда для разрядки позволяла себе вспышку-другую. А ещё выплёскивала недовольство на всё, что попадалось под руку.
Рудена пребывала в отвратительном настроении и только с Валадой ладила более или менее, потому что на эту женщину бесполезно было кричать или вообще как-то срываться – та смотрела как всегда спокойно и повторяла уже сказанное, если не получила ответа раньше, или просто выполняла распоряжение. И желание кричать пропадало. Герцогиня даже извинилась несколько раз, а потом просто перестала беситься в её присутствии. И это оказалось на пользу даже самой герцогине – в спокойном равновесном состоянии лучше думалось.
Она использовала все возможности, которые попали ей в руки. Письма любовника Арама всё-таки Рудене в руки не дала, однако позволила их внимательно прочитать, прежде чем собственными руками на её глазах уничтожила. Но этого было вполне достаточно. Через час герцогине доставили связку писем самой Арамы к любовнику, а это было намного важнее, чем записульки мальчишки, которые теоретически могли и остаться без ответа. Поскольку Рудена знала, на какие письма Хидиан отвечала, она смогла проверить, всё ли на месте, и дала отмашку исполнителям: всё в порядке, можете делать дело. Спектакль получался сложный, но пока у её людей картинка складывалась, и это было очень хорошо.