– Так что Арама от тебя хотела?
– Мы говорили о слугах. Полагаю, она хотела сманить у меня одну из моих горничных – ты же знаешь, как тщательно я их подбираю. Не стоило мне расхваливать ей мою Валаду. Видишь, мой двор не зря называют Школой прислуги. Если помнишь, у Дарианы одна из бывших моих младших горничных уже служит старшей.
– Видимо, служанка всё-таки сильно увлеклась этим Корном, раз это стало сказываться на её работе, и Арама захотела сменить её.
– Ну, может, не сменить, а взять ей кого-то толкового в помощь.
– …Или не Корном, а кем-то другим увлеклась! Не так же просто любовник её убил. Ох, некоторым девушкам мало одного поклонника, им подавай больше, и вот как печально это заканчивается! – продолжала Есения. Слушая её, герцогиня окончательно успокоилась: её план сработал. Она мысленно закрыла это дело.
Оставалось последнее – поговорить с самой Арамой. Желательно так, чтоб не вызвать новых вопросов у той же Есении. Весь день не было возможности, и герцогиня потихоньку пробралась в покои Арамы только ближе к вечеру: когда поднялся переполох, потому что бал уже вот-вот должен был начаться, а тут ещё государь возвращался с охоты, и его предстояло встречать по всем правилам. Даже охрана не обратила внимания на её светлость – сержант как раз распекал одну из стражниц, только это и занимало виновную и её товарок – они ждали, чья сейчас придёт очередь. Служба во дворце была для них слишком дорогой, заветной удачей, любая ошибка стоила бы положения. Было из-за чего потерять голову и часть внимания. Понятное дело, занятые своими бедами, они тут же забыли, что мимо прошла дама, которой здесь можно ходить.
По крайней мере, герцогиня была уверена, что её не заметят или тут же забудут о ней. А если и не забудут, то им будет всё равно. Мало ли что госпоже здесь понадобилось. Хочет – и гуляет.
В покоях Арамы Хидиан приятный полумрак дышал летним ветерком – он пробивался сквозь шторы, причудливо шевелил их, приносил аромат цветника и моря. Слабый, совсем слабый. Арама лежала лицом вниз и сперва даже не отреагировала на появление Рудены. Долго, очень долго лежала без движения, пока прислуга не покинула спальню, и младшая горничная плотно закрыла за собой дверь. Дамы остались одни. Только тогда Арама приподнялась и повернула к Рудене искажённое лицо.
– Ты меня обманула!
– Я тебя спасла.
– Зачем было убивать его? Мы же договаривались о другом! Он должен был уехать из страны, вот так ты обещала!
– Это было невозможно. Если бы ты задумалась хоть немного, то сама бы поняла, что это невозможно. Решать проблему нужно было раз и навсегда. Если бы через пару лет он снова всплыл, да хоть бы даже через десяток лет твой любовник явился бы предъявлять свои права на сына, всё рухнуло бы. Рядом с благом государства жизнь этого юнца – ничто. И твоя влюблённость – тоже ничто.
– Зачем тогда ты обещала?!
– Я ничего тебе не обещала, кроме того чтоб выручить тебя. Выручила, как видишь. Выручила так, как вообще было возможно. Я разгребла за тобой твои ошибки и промахи. И была уверена, что благодарности от тебя не дождусь, – Рудена говорила это, стоя над Арамой, горечь в её голосе не была наигранной. Арама не отозвалась на её тон, она вздрогнула всем телом и уткнулась обратно в подушку.
– Я тебя ненавижу…
– Ну, конечно.
– Ты обманула меня! Ты должна была сохранить ему жизнь.
– Нет, не должна.
– Но зачем, господи! Зачем так!
– А ты могла бы придумать другой убедительный способ тебя прикрыть? Хоть какой-нибудь? Нет, не фантазии на тему, что если любовник куда-нибудь исчезнет, все сразу перестанут вспоминать эту историю. Болтовня об адюльтере не прекратилась бы, если бы мальчишка просто уехал.
– Ты его убила…
– Вспомни лучше о своей вине. – Рудена помолчала. Потом присела на край её кровати. – И не надо лежать и страдать. Тебя заподозрят снова, если не возьмёшь себя в руки. О горничной так не горюют.
Арама снова оглянулась на собеседницу – черты были исковерканы злой, ненавидящей гримасой. В её залитом слезами лице остались лишь следы обычной прелести. И у Рудены забрезжило понимание, как в действительности её дальняя родственница относилась к юноше. Забрезжило – но холодно. Никаких чувств она сейчас не испытывала ни к убитым, ни к Араме – хоть сочувствие, хоть раздражение были не реальными, а чисто умозрительными. Может быть, чуть позже она позволит себе почувствовать к ним всем что-то такое, живое. Но сейчас Рудене было наплевать на них всех. Дело сделано, слава Богу.
– Так ты сейчас меня́ хочешь сделать виноватой?! Ты приказала его убить, твои люди его убили – а виновата я?!
– Конечно, ты. Можно подумать, мне было дело до этого Корна. Но давай не будем насмерть ссориться. Это сейчас получится легко, но трудно будет исправить.
– Значит, ты боишься со мной поссорится, да?
– Нет, – помолчав, ответила герцогиня. – Совсем не боюсь. Ты ведь не захочешь, чтоб я в случае нашей ссоры подняла всю эту историю.
– Как ты её поднимешь? У тебя нет доказательств.
– Ошибаешься. Доказательства у меня есть, и я их, конечно, сохраню. Не во дворце, разумеется, так что можешь не отправлять своих девушек их искать. Спрячу вашу переписку в другом надёжном месте.
– Какую ещё переписку?! Я уничтожила все его письма ко мне!
– Его письма почти ничего не доказывали, кроме того, что он писал тебе. У меня сейчас твои письма ему – это намного серьёзнее. Но будь спокойна. Обещаю, пущу их в ход только в том случае, если ты не оставишь мне другого выхода. – Она подождала, пока Арама поднимется, сядет. Они схватились взглядами, как борцы – руками. Смысл этого взгляда легко было понять. Теперь у Рудены будет на одного врага больше и ровно до тех пор, пока Араме снова не понадобится её помощь. Но оказывать её Рудена, конечно, больше не возьмётся. Разве что уж совсем в исключительном случае. – Надеюсь, этого никогда не случится.
– Я тебя ненавижу.
– А обещала быть вечно обязанной. Клялась, что готова жертвовать чем угодно.
– Но не его же жизнью!!!
– Хватит вопить. Прислуга любопытна. Глупо теперь, когда проблема разрешилась, потерять всё по собственной запальчивости.
– Не указывай мне! – И опять хлынули слёзы. – Никогда не прощу… Никогда…
– Главное, чтоб ты помнила, кто тебе помог, а кто в это время сплетничал о твоём падении.
– Чтоб помнила, у кого я теперь в руках, да?
– Как тебе угодно. Можешь помнить о добре, можешь – обо всём остальном. Каждый, знаешь, сам куёт свою судьбу… – Усилием воли Рудена смирила себя и заговорила примиряющее. – Арама, одумайся. Случившееся тяжело для тебя, это горе, но ты должна подумать о своём сыне. Он ни в чём не виноват. Ты должна успокоиться и набраться терпения. У тебя будет возможность потосковать потом, когда он родится, и ты отнимешь его от груди, тогда твоя боль уже не будет его отравлять.
– Уходи, Рудена. Уходи, прошу. Тебе меня никогда не понять. Уходи.
«Действительно, мне тебя не понять», – подумала герцогиня. Не так и не произнесла этого вслух. Уходя, придержала за локоть младшую горничную (которой теперь, видимо, предстояло получить срочное повышение) и сказала ей:
– Не пускай к госпоже других жён и любовниц её мужа. Соври им что хочешь, но они не должны видеть её такой расстроенной. Пусть сперва приведёт себя в порядок.
– Конечно, ваша светлость. Сюда уже приходила госпожа Сурийна, она пыталась пройти…
– Какая она ещё госпожа… За этой следи особо. И если что-нибудь попытается сделать, лучше сразу сообщи мне. Жизнь её светлости Арамы сейчас слишком важна, ты понимаешь?
– Конечно, понимаю.
Рудена проводила девушку оценивающим взглядом. Появилась мысль, что стоило бы сделать её своим человеком, и даже, пожалуй, легко будет найти к ней подход. Инструментов в распоряжении много… Но нет, всё-таки не стоит. У Рудены уже есть письма, и одного средства воздействия вполне достаточно.