– Он уже бывший?
– Да, развод был оформлен сразу, как только это удалось сделать. Наш закон содержит оговорку насчёт ребёнка, рождённого спустя триста дней после расторжения брака, а моему сыну очень важен юридический статус законности для своего наследника. – Она нахмурилась и взглянула на притихшую Севель немного мягче. Она старалась изо всех сил, но именно сейчас Севель почувствовала, насколько непоколебимо-твёрдой является её душа. Если ей потребуется, она сотрёт в порошок половину мира, и то лишь потому, что для второй половины наверняка отыщется другая женщина с таким же могучим духом, которая сумеет ей противостоять. – Тебе не стоит занимать себя мыслями об этом. Это моя забота. Моя и моего сына. Тебе нужно лишь приглядывать за своими детьми и отдыхать. Отдых тебе не помешает, ты слишком бледна. Отдыхай, ешь, наслаждайся. Если захочешь выехать в город, сообщи Хенему, он подберёт для тебя охрану. Ты не в тюрьме и можешь развлекаться, но нужна осторожность. Ты поняла?
– Да, госпожа, спасибо.
– Мой сын уже удивлялся, почему ты тратишь так мало денег. Да и те идут на образование твоих сыновей. – Она позволила себе усмехнуться. – Ты права, нет ничего важнее образования для твоих сыновей. Ты права. Но и на себя кое-что можешь выделить. Скажем, две сотни в месяц. Что скажешь? На покупки.
– Вы слишком добры, госпожа.
– Нет. Я всего лишь хочу, чтоб ты наконец успокоилась и исполнила то, ради чего ты здесь.
Графиня всё-таки не удержалась от лёгкого, но грозного намёка. Однако он уже не взволновал Севель. Та вдруг испытала отчаяние, которое перебрало через край. Слишком много страхов, поселившихся в одном сознании, сперва сожрав надежды и веру, радости и лёгкость, оборачивались против себе подобных и пожирали сами себя. И тогда по итогу в слабой душе не оставалось ровным счётом ничего, одна звенящая пустота, а сильный дух высекал из пустоты искру мужества и наполнялся ею.
Севель вдруг обрела душевное равновесие на кромке отчаяния. Какое ей, в конце концов, дело до чаяний этого графа? Он хочет наследника – а ей-то что за печаль? Она делает всё, что реально зависит от неё – даёт ему пользоваться своим телом. И если мужчина не способен сотворить ребёнка в её чреве, хотя это отлично удалось двоим до него, причём один сделал это с первого раза, то кто виноват? Разве она? Она и так дала миру больше, чем могла бы любая другая женщина – троих здоровых и умненьких сыновей. Она может лишь расслабиться и с улыбкой наблюдать за усилиями этого аристократа.
Она действительно начала ездить на шоппинг. Было какое-то особое удовольствие в том, чтобы тратить деньги, которые тебе не принадлежат. Им не нужно было вести счёт – просто тратишь сколько хочешь, а потом тебе говорят, что дебет исчерпан, и ты спокойно ждёшь наступления следующего месяца, а проблемы, возникшие с перерасходом, разруливает кто-то другой, но не ты. Все нужды детей покрывались за счёт того же источника без каких-либо возражений, стоило лишь передать Хенему выписанный школой счёт, и потому Севель впервые ощутила себя свободной в своих желаниях.
В то же время она вполне отдавала себе отчёт, что к настоящей свободе это не имеет ровным счётом никакого отношения. Это были не её деньги, и их поток мог быть в любой момент перекрыт по желанию его светлости… Или её светлости. Существование Севель было столь же призрачным, как и раньше, но по сути своей другим, потому что на этот раз её контролировали самые настоящие небожители. Один раз обозначив пределы в жалкие (для них) две сотни, граф и графиня забыли об этом, однако шестерёнки машины, выплёвывавшей сумму раз в месяц, работали безотказно. Они так и будут отдавать эту сумму (не наличными, но кредитом на траты), пока кто-нибудь из господ не спохватится и не перекроет краник. Однако маловероятно, что небожители, обременённые значительно более серьёзными тяготами, вообще вспомнят о такой мелочи.
И Севель научилась приспосабливаться и даже думать о будущем. Она покупала книги о рукоделии и материалы, помня, что знания и навыки – это настоящий капитал. Она привозила не только развлекательные романы, но и полезное чтение. Она приобретала любые специальные книги для Вани, стоило только ему упомянуть, что хорошо было бы их заполучить, ведь в образовании её сыновей была и её уверенность в завтрашнем дне. Ещё, конечно, постепенно обзавелась всеми теми вещицами, которые могли представить её будущему работодателю в самом выгодном свете: шёлковым костюмом, шёлковой блузкой из роскошного магазина одежды, часами, дорогим телефоном, туфлями, сумочкой, ежедневником в переплёте из тиснёной кожи с золочёными уголками, красивыми серёжками.
А потом вдруг забеременела. Это было неожиданно, словно выстрел в ночной тишине. Севель даже побледнела, узнав об этом, зато граф и графиня были в восторге. Графиня одобрительно покивала, а граф просиял. Чуть позже он прислал с Хенемом подарок – золотое кольцо с огромным рубином и брошь. Ещё через неделю, когда врач подтвердил, что беременность развивается нормально, пришёл сам и принёс карточку.
– Здесь пять тысяч. Можешь потратит их как тебе угодно. Кроме того, мои люди уже присмотрели поблизости приятный домик. Он в хорошем месте, и его легко будет охранять. Его купят для тебя и оформят на твоё имя. Если даже получится девочка, ты всё-таки достойна подарка. Прислугу для дома я буду оплачивать сам. Но, конечно, ты должна заботиться о своём здоровье и хранить своего будущего малыша как зеницу ока. Никаких излишеств, никакого риска или неблагоразумных поступков. Все указания врача ты должна выполнять. Это тебе понятно? Что ж, хорошо… Что ты думаешь, какие у тебя ощущения? Такие же, как в прошлый раз? Это может быть мальчик?
– Такие же, ваша светлость.
– Замечательно. – Он ещё больше повеселел и ушёл довольный.
Севель была далека от того, чтоб больше ни о чём не тревожиться. Беременность, в конце концов, могла прерваться в любой момент. Но жизнь её уже теперь изменилась к лучшему. Сумма, которую можно было тратить за месяц, увеличилась, служанки стали ещё вежливее, началась неспешная подготовка к свадьбе, но что самое главное – граф перестал звать Севель к себе по ночам. Несмотря на то, что он не был с ней груб, она всегда воспринимала постель с ним как тяжкую обязанность, которую нужно пережить. С Нумерием было проще – он определённо что-то чувствовал к ней. Даже то, что теперь он не желал с ней общаться и видеться, говорило за это.
Граф же не испытывал к своей будущей жене ничего, кроме желания получить от неё ребёнка мужского пола. Кажется, он и сам страдал от того, что вынужден спать с женщиной, которая ему безразлична. Правда, похоже, именно по этой причине он отчасти понимал её чувства и старался не срываться, держался вежливо. Да они и общались мало, вот и не возникало поводов для столкновений.
Свадьбу назначили и объявили дату, когда у Севель уже заметно округлился живот, и платье, которое для неё сшили, не прятало, а подчёркивало этот факт. За четыре дня до церемонии Нумерий, пришедший повидаться с сыновьями, передал Севель просьбу спуститься к нему – со служанкой. Та смотрела на будущую госпожу с мученическим любопытством, но спрашивать не решалась. Именно её реакция заставила молодую женщину засомневаться, разумно ли это, но она не смогла придумать убедительно звучащую причину для отказа, а не приходить без причины показалось слишком вызывающим. Всё-таки её просил прийти бывший муж, человек, который сделал для неё много хорошего…
Вздохнув, Севель поплотнее завернулась в халат и спустилась.
Нумерий посмотрел на неё очень мрачно. Он держал на руках Славенту (Радовит же тем временем потрошил пакет с игрушкой, видимо, только-только подаренной), но казалось, будто сын занимает очень малую часть его внимания. Он долго подбирал слова, даже спустил малыша с рук, и его подхватила служанка.
– Ты всё-таки забеременела от него… И решила выйти за него замуж. Понятно… Нет, ты серьёзно считаешь, что с титулованным мужем будешь счастливее, чем со мной?