– Вы ведь уже поняли, что со мной работать не получится? Поняли? Отлично. Теперь пообещайте моему кузену место Высокого магистра, и он перевернёт мир.
– А это не будет шило, сменённое на мыло?
– Нет. Ума не хватит. На случай самой крайней необходимости могу предложить вам интересную запись нашего разговора. Её будет достаточно, чтоб казнить моего кузена за оскорбление его величества. Он редко думает, что говорит.
– Что-то мне не особенно нравится такой кандидат.
– Разве я тороплю? Всё, что я сказала – лишь материал для размышлений. Либо вы можете мне не поверить и бороться потом с последствиями. Предлагаю – подумайте.
– Я подумаю. Подумаю. И вы поразмышляйте. Его величество не простит, если поймёт, что вы его обманули.
– И в мыслях не было обманывать своего суверена. Он велел – я повинуюсь. Я буду заниматься сугубо женскими делами. Обещаю. И вы при желании можете забыть сюда дорогу. Вот только другого вельможу моего уровня на своей стороне вы будете очень долго искать.
– Вы отнюдь не так уникальны, как считаете. Полезны, согласен…
– И уникальна, как бы вам ни хотелось обратного. Но чтобы я захотела вам помочь в будущем, вы тоже должны будете что-то для этого сделать, а не просто бросать это своё «А ну-ка, живо!»
Немрад сморгнул. Сложно сказать, сколько в его взгляде и манерах было искреннего, а сколько – наигранного. Но это было и неважно. Раз он уже счёл нужным изобразить раскаяние, это о многом говорит.
– Да, я время от времени перегибаю. Приношу свои извинения. Думаю, наше дальнейшее сотрудничество можно будет построить на другом основании.
– И я надеюсь.
– Так вы уверены в своём кузене?
– Уверена в том, что этот говнюк способен продать всех и вся, так что лучшей кандидатуры не найдёшь.
Немрад снова заморгал быстрее, чем обычно. Занервничал. Должно быть, нечасто высокородные дамы позволяли себе такие выражения в его присутствии.
– Понял. Что ж, раз так… У меня для вас хорошие новости, моя госпожа – граф Агер-Аванда завтра прибывает в столицу. Я хотел попросить вас пообщаться с ним, возможно, что-то ему пообещать и запутать. Опасно просто и безыскусно его арестовывать, хотелось бы, чтоб повод выглядел убедительно…
– Уверена, ты предпочёл бы, чтоб гвардия вынула его из моей постели, вот был бы номер. Но это слишком даже для тебя.
– Я совсем не это имел в виду, ваша светлость, – испугался государственный секретарь, и Рудена испытала удовольствие, разглядывая, как меняются выражения его лица. Совершенно бессмысленное удовольствие, но всё же. – Я предлагал вам побеседовать с ним, делая вид, что вы готовы предать его величество и стремитесь к власти…
– Нет. Я такими вещами не играю.
– Мы могли бы взять графа жёсткой хваткой!
– Нет! Он – только один граф. Потом будет ещё один и ещё один. И ещё. Когда дойдёт до государя, мне будет уже не отмыться. Ты меня защищать не станешь.
– Стану.
– И чем это поможет? Я уже слишком глубоко увязну. Нет, Немрад, используй кого-то другого.
Он вздёрнул голову – коротко, нервно, как обеспокоенный конь.
– Подумай. До завтра. Игра трудная, но почётная.
– Будет совсем другая награда, чем та, что мне нужна. – Рудена искоса взглянула на своих дам. – Иди, Немрад, здесь мы не договоримся.
Он поклонился, явно разочарованный, но с полным пониманием, почему ему отказали. Даже, пожалуй, с уважением, и так Рудена уверилась, что он и в самом деле хотел её провести. По-настоящему обижаться тут было не на что, все политики мечтают, чтоб за них картошку из углей таскали другие руки, и это следовало понимать с самого начала.
То есть, обижаться, конечно, можно сколько угодно и на что угодно, но герцогиня как опытный политик вполне отдавала себе отчёт в том, что обида – тоже инструмент. Обижаться надо тогда, когда это выгодно.
Она немного отдохнула, потом поужинала на террасе и долго раздумывала, разглядывая коммуникатор. Потом отправила сообщение – нужно было создать у кузена впечатление, будто именно ей он обязан своим успехом. Он не испытает и тени благодарности, но должен так считать, и тогда у неё будет убедительный козырь в рукаве для беседы с ним, какова бы она ни была.
На террасу осторожно вступила Лалла. Рудена сделала ей знак, и горничная подошла, взялась за салфетку, потом за тарелки – всё для отвода глаз.
– Всё сделано.
– Ты проследила?
– Средство добавили и отнесли.
– Она взяла?
– Не обратила внимания на то, что поставили на её столик.
– Что ж… Проследи, как будет идти дальше.
– Не волнуйтесь. Моя девочка переговорила со служанкой этой дамы. Служанке совершенно безразлична её госпожа, а кроме того, она мечтает о новом доме. Это обойдётся всего в три тысячи – и девица у нас в руках.
– Три тысячи – ерунда, о которой не стоит и говорить, но… Ты уверена, что это не ловушка?
– Уверена. Я проверила как могла. Сурийна не думает о том, сколько бед ей могут принести служанки. Она обращается с ними, как с собаками, которых ей нравится унижать и бить. Тех, которые её ненавидят, я брать не стала. Ненависть – это слишком серьёзное чувство. Я взяла ту, которой наплевать, будет ли сука жить или умрёт. Зато ей очень близок вопрос собственного благосостояния. Это более надёжно.
– Ладно. Действуй. Я тебе верю. Бюджет задачи, скажем, десять тысяч (можно больше, если понадобится) – и чтоб Сурийна через месяц была невменяема. Справишься?
– Сделаю. Обещаю… Пришла Валада, привела какую-то женщину.
– Какую-то женщину? – переспросила Рудена, недоумевая. Если бы спутницей Валады была давешняя визажистка, Лалла так бы и сказала. Значит, Валада привела кого-то нового. Зачем? Она не сделала бы этого без серьёзной на то причины.
– Да. Странная такая…
– Приведи. И проследи, чтоб другие служанки не болтали на тему этой «странной». Придумай для них что-нибудь, чтоб сразу её забыли. Мне не надо, чтоб пошли сплетни.
– Понимаю. Не волнуйтесь.
Герцогиня вопросительно взглянула на Валаду, как только та вошла на террасу, но, разглядев её спутницу, сразу всё поняла. Она едва заметно усмехнулась и кивнула гостье в длинном лёгком покрывале, окутывавшем её с ног до головы, жестом указала на кресло напротив. Надо было бы, наверное, потребовать на стол угощения, но допускать прислугу на террасу именно сейчас, когда тут намечался важный разговор, совершенно не хотелось – потом не прогонишь. Уйдёт – так непременно затаится поблизости.
– Здравствуй, моя дорогая. Присаживайся.
– Герцогиня, какая честь, – суховато прозвучало в ответ. Женщина уселась и по-школярски разгладила складки на коленях. – Меня очень удивил ваш интерес. Я помню, как вы отказались меня принять.
– Хорошо помню, что это было три года назад. Тогда меня беспокоили другие вопросы, и каждый из них мог стоить мне жизни. Впрочем, ты, если бы не начала упорствовать, не прокричала бы мне в спину всё то, что успела – не навела бы меня на мысль, которую сейчас я обдумываю и даже планирую претворить в жизнь. Но тогда я должна была поступить с тобой жестоко. То, что ты выкрикнула, нельзя было говорить при посторонних. Ты рисковала и собой, и своими девочками, и мной тоже. Очень и очень серьёзно.
– При посторонних? Если верно помню, там были только ваши люди, герцогиня.
– Помнишь верно, просто не знаешь сути. Из тех людей половина – были люди моего отца, настроенные ко мне во многом враждебно, а почти все остальные представляли соперничающие партии. Они относились к моей кандидатуре ещё хуже. По-настоящему моими там были только двое, и одна из них – Лалла. Надеюсь, ты понимаешь.
– Теперь… Наверное, да.
– Я и не представляла, что ты помимо прочего ещё и максимистка. Очень интересно. Ты так порывиста, эмоциональна – а главное сумела сохранить в тайне. Похвально.
– Да, я… Я старалась не обращать на свои взгляды общего внимания. Моя репутация и без того под огромным вопросом…
– Сколько у тебя специалисток?
Гостья посмотрела на герцогиню непроницаемо, но в глазах всё-таки было удивление.