А у самого императора – по-прежнему ни одного сына.
Спрашивать, правда ли это, и действительно ли государя станут менять, было страшно. Вроде как ты, спрашивая, допускаешь, что такое может быть. Поэтому у служанок Севель не интересовалась, к высокородному супругу или его матушке тем более не обращалась и просто слушала. Слушала изо всех сил. И поэтому краем уха зацепила спор графа и графини-матери, тем более что спорили они очень громко и при открытых дверях библиотеки – почти на весь этаж.
Разговор шёл как раз о беспорядках.
– Это совершенно невозможно контролировать. Всё рушится, и считаю, угроза идёт с какой-то конкретной стороны. Кто-то их направляет. Узнаваемая тактика.
– Ты подозреваешь заговор.
– Да, безусловно, заговор! Очередная хитрая игра. Только пока непонятно, чья именно. И ещё вопрос: что с этим делать?
– С первым совсем просто: подумай, кому выгодно. Это же очевидно и просто. Вот тебе и виновный.
– Нет, нет, матушка. Так не получится. Нельзя сходу обвинять в заговоре возможных претендентов на престол. Это опасно и бессмысленно. Мне нужно знать того, кто стоит за конкретными беспорядками, а это может быть кто угодно из сторонников любого претендента, а может, и обоих сразу.
– Вот и ищи по этому принципу! Кто держится обоих – тот, вероятнее всего, он и есть.
– Ох, тебе всегда хочется упростить, но так не выйдет, матушка. Не выйдет. Ситуация сложнее, чем хотелось бы. Возможно, придётся поддержать Никемана.
– Даже и не думай! Я сто раз говорила, что Кридан – правитель, у которого железная хватка и стальные пальцы. Если ты поддержишь его сейчас, он будет тебе благодарен и обопрётся на тебя в будущем. А если предашь, этого не забудут до твоего смертного часа и после – тоже. Когда император укрепится, он расправится со всеми, даже с теми, кто колебался.
– Вот так аргумент. А если он в итоге проиграет?
– Нет, он не проиграет. – Голос графини-матери звучал металлом. – Поверь моему чутью, моему опыту. Именно он будет победителем. И сын у него родится. Обязательно.
– На чутье нельзя строить будущее, – вздохнул граф. – Если я решу поддержать государя, мне придётся поднимать войска уже сейчас, а не когда-нибудь в будущем. Сейчас льстивыми уклончивыми обещаниями не обойдёшься. А тогда выхода в случае его фиаско у меня не будет, и он утянет меня за собой. Куда разумнее промедлить и посмотреть.
– Плохо это закончится, плохо…
– Если уведу войска к столице, все эти выступления выльются в настоящий бунт. Они здесь камня на камне не оставят. Чернь любит иногда побуянить. Ей всё кажется, будто таким способом решают проблемы. Ей не понять, что счастье строят, а не получают в награду за погромы. Короче, мне сперва нужно навести порядок в собственном доме. Так и объясню его величеству, если вопрос всплывёт. Я не могу успокоить волнения ни посулами, ни даже уступками – слишком многого они хотят. И заметь, все хотят разного, даже между собой не могут договориться. То есть, дело не уладить разговорами. Значит, мне нужны все мои войска.
– Поверь, ты совершаешь ошибку, – вздохнула женщина.
– Решение принято, матушка, и довольно об этом.
Севель осторожно шагнула назад и спряталась за углом. Её никто не видел, и спор графа и его матери продолжился, но она вдруг облилась потом при мысли о том, что кто-нибудь из них обнаружит её здесь. И что она будет делать? А главное – к чему такой риск, ведь в беседе она не услышала ничего по-настоящему важного. Граф собирается держать войска наготове, чтоб в случае чего утихомирить бунтовщиков? Ну, наверное, правильно. Графиня считает, что войска нужно отправить на помощь государю? Тоже, наверное, правильно. Не Севель судить, кто из них более прав. Она мало сказать что плохо разбиралась в политике, а по-настоящему её боялась.
Граф уехал тем же вечером, и женщина, чувствуя себя совершенно беспомощной во всех этих обстоятельствах, начала читать попадавшиеся ей на глаза газеты и вечерами смотреть передачи вместе со служанками. Её тревожность оттого лишь росла, но очень скоро молодая женщина уже не способна была отказаться от новостей. Они волновали её, не давали спокойно спать, но не знать их теперь оказалось страшнее.
Она замечала, что люди ведут себя странно. С верхней галереи видно было, как они на площади перед графским особняком собирались группами или длинными процессиями проходили мимо него, когда с возгласами (но Севель не могла разобрать, что они кричат), а когда даже и молча. И это выглядело странно. Это беспокоило. Она начала бояться за детей и старалась всё время держать их при себе, а это было трудно, ведь живот её округлился, тело стало слабым, малоподвижным, неподатливым, а мальчишки хотели бегать, лазить и дурачиться друг с другом. Как только граф уехал, а старая графиня стала совсем уж редко выходить из своих покоев, дети Севель начали чувствовать себя свободнее и охотно бегали по первому этажу особняка. Причём играли на изумление искусно – не уронили ни единой вазы, не сшибли с ног ни одной служанки.
– О, я прошу прощения! – в который уже раз воскликнула Севель, пытаясь схватить Радовита. Тот сперва увернулся, но осознав, кто именно хочет его схватить, послушно замер и даже Славенту придержал. Тот, так резко установленный, тут же шлёпнулся на задницу и возмущённо завопил. – Прошу прощения. Я сейчас их заберу.
Но ближайшая служанка лишь отмахнулась.
– Да пусть их! – Она, как и все, была слишком поглощена новостной программой. – Пусть бегают… Господи, да что же это творится!
– Люди забыли заветы предков! – назидательно прокричала кухарка. – Занимаются всякой ерундой вместо того чтоб работать, в игры всякие играют, пялятся в экран – и вот результат! Капуста в голове вырастает. Чего им не хватает? Хочешь большего – иди работай!
– Это ты хорошо рассуждаешь, сидя на графской кухне! – огрызнулась старшая служанка, помощница управляющей. – Давай-ка расскажи об этом девочкам, которые за три монетки стоят у конвейера. А то и вообще за тарелку супа и тюфяк в сарае. И больше им устроиться некуда!
– Так трудиться надо лучше!
– Хоть по двадцать норм в сутки делай (и сдохни от такой работы через год) – из нищеты не выберешься, если нет ни родственников, ни денег на обучение, ни связей, ни хотя бы законного мужа. Помнишь, за какие деньги тебя сперва учили, а потом замуж пристраивали? Сама же рассказывала.
– О, понесло тебя. Эдак можно договориться, что я свои заработанные монеты должна отдавать нищим и убогим!
– Не увернёшься. Любая женщина, если только она не полная идиотка, знает, что всё решает удача или деньги, которые ей кто-то даст или на неё потратит. Вот такая у нас жизнь. Нам тут повезло, а остальные… Вот они потому и бунтуют! И чего ещё ожидать.
– Так ты бунтарей защищаешь? А когда они громят магазины и жгут машины, от этого что, жизнь улучшится?
– Я могу осуждать их до умопомрачения. И ты тоже. Но если людей ставить в безвыходную ситуацию, они рано или поздно пойдут громить и жечь. Это как ливень, раз уж собрались тучи. Никуда не денешься.
– Приравняла людей к явлению природы. А мозг зачем? Мозгом что, пользоваться не надо? Надо, наверное, думать, лучше станет твоя жизнь от погрома или хуже? Да что ж такое!
– Кто-то подумает, а большинство не подумает. Зачем же загонять людей в угол.
– Я, что ли, их загоняла? Я просто работаю.
– А я тебя и не обвиняла…
– Да тише вы! – вмешалась ещё одна служанка. – Обе ведь правы. Госпожа Севель, вы же работали на заводе?
– Да, я работала. Было…