– И что скажете?
Севель в растерянности пожала плечами – она придерживала за плечи Радовита, чтоб он не убежал. Сын терпеливо ждал, пока мать отвлечётся, и пока корчил рожи Славенте. Славента зачарованно за этим наблюдал.
– Там было очень тяжело.
– Безнадёга же, да?
Женщина вспомнила то жуткое ощущение, которое преследовало её, пока она была уверена, что новорожденную дочь придётся отдать в приют, и кивнула.
– Полная.
– Но разве ж это повод идти громить чужую собственность! – взвилась кухарка, но тут же вспомнила, кого сейчас оспаривает, и замахала руками. – Я ни за что не хочу преуменьшить ваши испытания!..
Севель жестом показала, что совсем не обижается, и вот тут-то Радовит вывернулся и убежал. Впрочем, мать на это сперва и внимания не обратила.
– Я тоже считаю, что всё равно громить ничего нельзя.
– Можно считать что угодно. Но рано или поздно люди срываются.
– Да хватит уже, ты твердишь одно и то же!
– Я правду говорю. Нам бы лучше подумать, что теперь делать.
– Лучше бы булочки вынуть из печи, они вот-вот пригорят, – ехидно отметила одна из помощниц кухарки, за что и получила шквал негодования на свою голову и суматоху, которая моментально наполнила кухню. Булочки действительно слегка подгорели, правда, не все. Что-то ещё можно было подать на стол.
Севель потихоньку выскользнула с кухни и отправилась искать убежавшего Радовита. Славента терпеливо шагал рядом, крепко держась за её руку. Выпускать его женщине было боязно. Ощущение надвигающейся опасности беспокоило её.
Но она совершенно не ожидала, что всё начнётся в тот же день, даже до наступления темноты. Сперва толпа появилась на площади перед графским особняком, и это сразу стало заметно – люди вели себя шумно и агрессивно. Сперва кто-то начал кидать в сторону особняка камни, к ограде стянулась охрана, а потом вдруг как-то очень быстро началась драка, которая растеклась по площади, словно лужа по полу. Может быть, даже быстрее.
Наблюдая за происходящим в окно второго этажа, Севель с ужасом увидела, как завалилась одна из створок. Вторую сломали ещё быстрее, и человеческая волна хлынула в сторону особняка. Не на шутку испуганная, женщина отшатнулась от окна и, подхватив Славенту, который был рядом, бросилась искать Радовита. А это было не так уж и просто – сын обожал лазить по особняку и прятаться.
– Ваня! Ваня! – крикнула она. – Ваня, помоги! Помоги найти Раду!
– Что такое? – Старший сын неспешно выглянул из своей комнаты. – Что случилось?
– Радушка опять спрятался, а там… Там такое, что просто… Помоги, пожалуйста!
– Где «там»? На улице? – Ованес подошёл к окну, выглянул. Отпрянул. – Ого!
Стекло вылетело, должно быть, от метко брошенного камня. Стекло не брызнуло, потому что камень, в конце концов, угодил в переплёт. Так что стекло не попало на отскочившего Ованеса, а осыпалось вниз, хотя Севель показалось, что попало в сына. Она рефлекторно закричала. Старший сын тут же оказался рядом, он решительно взял мать за плечи и заглянул ей в глаза.
– Успокойся! Слышишь? Тебе нельзя так пугаться. Иди на галерею вместе со Славой, я найду Радку и приведу его. Хорошо? Иди наверх!
Женщина испуганно кивнула и потащила притихшего Славенту к лестнице. Ей как-то даже не пришло в голову, что с мужчиной можно спорить, даже если этот мужчина – её собственный сын, к тому же несовершеннолетний. Но ведь уже не малолетний, и вёл он себя уверенно, твёрдо. Легко было поверить, что он действительно знает что делает.
На верхней площадке галереи Севель впервые задумалась, что сын не зря отправил её именно сюда – при необходимости можно было сбежать и в переднюю прихожую, и в дальнюю гостиную (в противоположную сторону дома, и оттуда до задней двери было рукой подать), и даже в помещения прислуги, также имеющие свой выход наружу – в боковой части дома. Она притихла, прижимая к себе сына, и потому видела, как в передний холл ворвались люди. Охрана пыталась их теснить, но той охраны, судя по всему, оставалось немного.
А потом в холл величаво спустилась графиня. Она шагала неторопливо, так, словно шла встречать гостей, а не вышвыривать налётчиков, и держалась так же уверенно, как всегда. Трудно было вообразить себе, кто сумеет с полным ощущением своего права наскакивать на подобную даму, и Севель даже удивилась, почему ворвавшиеся люди сразу не брызнули от неё врассыпную. Только остановились, начали переглядываться.
– В чём дело? – холодно спросила графиня, и Севель порадовалась, что не видит её лица, её взгляда. Уже и от голоса-то становилось не по себе… – Почему вы врываетесь в этот дом, громите всё и устраиваете беспорядок?
– Где граф? – воскликнул один из ворвавшихся – он стоял спереди и держался почти так же уверенно, как и графиня. – Он собирается выходить к народу? Это вообще-то его долг – отвечать перед народом.
– Нет! Не смей говорить так, словно сам бог поручил тебе рассуждать о долге твоего графа и говорить от имени всех людей этой земли!
– А я ведь, между прочим, тоже человек. Я и от своего имени могу говорить.
– Но не от имени того, кто отвечает за графство. Зачем ты привёл сюда всех этих бандитов? Чтоб что-то требовать от моего сына, своего господина? Чтоб запугивать и угрожать? Что ты вообще можешь сказать с помощью камней и палок? Так, ты считаешь, создаётся благо для народа? Так решаются проблемы?
– Мы имеем права требовать, чтоб граф заботился о своих землях, а он только тянет с нас! – выкрикнул кто-то ещё из-за спины самого смелого. – Где поддержка? Нам обещали раздачу продуктов.
– Сколько можно над людьми издеваться?! Налоги опять поднимают.
– Почему нет никакой поддержки семьям с девочками? Мы тоже можем ждать помощи! Работают-то больше всех именно женщины!
– Пусть граф выйдет к людям и ответит, что он собирается сделать для людей!
– Что он думает о высшей власти? Кого он поддерживает – государя или его брата?
Графиня резко подняла руку.
– Вы не можете требовать отчёта от своего господина, и не смеете приходить сюда с оружием, угрожать. Делами следует заниматься ответственно, и вы должны помнить, что у его светлости много забот…
В холле нарастала напряжённость, и её вдруг прорвало громким ропотом – теперь графиня, казалось, уже совсем никого не смущает, и каждый пытался говорить наперебой, крича, чтоб его хоть как-то могли услышать. Но перекричать других теперь уже было немыслимо.
– Как это мы не смеем?..
– Да мы можем спросить с графа! Почему это нет?!
– Какие ещё заботы?! Мы что – не забота?
– Наши проблемы, значит, внимания не стоят!
– Довольно! – Её светлость повысила голос. – Помните об уважении! Кто учил вас вести себя, словно дикарей?
– Мы, значит, дикари! Да уж не белая кость!
– Кормить вас, значит, годимся, а слушать нас не надо, получается?!
– Едете на наших шеях и попрекаете! Ну отлично!
– Убирайся, женщина, пусть выйдет граф!
А потом кто-то швырнул камень. Наверное, тот попал графине прямо в голову, потому что она резко запрокинула её и грянулась спиной вперёд, причём произошло это в один момент. Вскрик замер на губах Севель, она отпрянула от перил, прижимая к себе сына. Даже пригнулась, словно камни уже летели и в неё. И когда выпрямилась немного, потому что живот уже не позволял как следует нагибаться, обнаружила рядом с собой охранника. Тот молча, с очень злым видом схватил её за локоть и уверенно повёл её к лестнице.
Севель панически цеплялась за Славенту, но у лестницы ребёнка у неё перехватил другой охранник. Она не успела ничего сказать, даже хотя бы о том, что без двух старших сыновей никуда не пойдёт, как её сволокли по лестнице в самый низ, в полуподвальное помещение. И там она увидела хмурого Ованеса с испуганным встрёпанным Радовитом, так что причина кричать и что-то требовать пропал. Ованес сам потянулся к ней и сделал жест, мол, всё в порядке, не волнуйся. Видно было, что больше всего он беспокоится именно о матери, но по-мужски, серьёзно, без возгласов и метаний, в которых всё равно пользы окромя вреда нет. При этом у него ещё был плед и какой-то кулёк, который он всучил брату, мол, держи давай, мне нужны свободные руки.