– Я бы никогда…
– Да-да! – Он успокаивающе поднял ладонь. – Сейчас тебе иначе и не может казаться. Осмотрись здесь. Освойся. Может быть, тогда ты поймёшь, чего хочешь сама, и тогда сумеешь попросить меня о том, что в самом деле сможет тебя успокоить. Мне почему-то кажется, что ты из тех, с кем можно договориться.
«Чего хочешь сама?» – этот вопрос поразил Севель. Никогда ещё мужчина не спрашивал её об этом. Она старалась не задумываться о собственных желаниях, оберегала себя от этого, как от самой страшной угрозы. А тут вдруг приглашение это сделать прозвучало от мужчины, он словно бы прямо дал ей понять, что думать о подобных вещах можно. Вполне можно, он разрешает.
И у женщины даже слегка закружилась голова. Она растерянно смотрела ему в глаза и вдруг обратила внимание, что вокруг его глаз лежат мелкие морщинки, а значит, он часто улыбается. Это приятно, когда мужчина привык улыбаться. А ещё очаровывала его уверенность в себе. Даже если не знать, кто он таков, всё равно заподозришь, что человек этот непростой. И дело совсем не во внешности. Проста ли внешность или чем-то особенная – неважно. То ощущение, которое он распространял вокруг себя, как-то незаметно к нему привлекало. Севель внезапно поняла, что не имеет ничего против того, чтоб оказаться в его постели. Этот человек был ей приятен.
Наверное, не слишком-то уважительно думать о правителе как об обычном мужчине – так подумала женщина, улыбаясь ему в ответ. И вот так просто в лицо ему улыбаться, наверное, тоже не очень почтительно. Да. Но она всё равно улыбалась.
– Честно сказать, я никогда не думала об этом. У меня давно не было случая чего-то захотеть, ну, такого, только для себя самой.
– Вот как.
– Но я хотела бы какой-то уверенности для моих детей.
– Понимаю. Об этом можно будет подумать… Так что же, попробуешь закуску, или сразу приказать, чтоб тебе подали суп?
Севель смущённо рассмеялась и сунула в рот ветчину на вилочке. Вкусно было просто до безобразия.
Она оказалась в постели с этим мужчиной через три дня, причём совершенно для себя неожиданно. Он снова позвал её поужинать и поболтать, а потом как-то незаметно всё перешло в горизонтальную плоскость. Севель даже испугалась сперва, потому что её не готовили специально, но император так уверенно взялся за неё, что через полминуты лишние мысли убрались из головы.
Сперва стало просто приятно и томно; через время она настолько размякла, что от её воли остались жалкие клочья. Ни протестовать, ни беспокоиться не было желания. Да что там – даже возможности. Ей хотелось только одного – чтоб он продолжал делать с неё всё, что ему придёт в голову, и гори оно огнём. И более того – она жаждала, чтоб он продолжал. Но, пожалуй, это было как-то не совсем… правильно. По логике, именно она должна доставлять ему удовольствие. Севель зажмурилась и потянулась к государю. Тот мягко уложил её обратно.
– Мне так неловко, – пробормотала она.
– Почему? Я сам хочу именно так. Расслабься.
Женщина расслабилась, не в силах противиться, и спустя то ли вечность, то ли мгновение впервые в жизни испытала то, что показалось ей противоестественно сладостным. Только одна мысль билась в сознании: «Как было бы хорошо сейчас умереть. Именно сейчас. Умереть от этого наслаждения». Тяжело дыша, она приоткрыла глаза и виновато посмотрела на мужчину.
Он снова улыбался. Улыбка была успокаивающая и очень мягкая.
– Понравилось?
– О… Очень.
– Ну и хорошо. – Он обнял её и устроился рядом. – Устала?
Император позволил ей уснуть рядом с ним, а утром его слуга уважительно проводил Севель в её покои. Только утром она со стыдом вспомнила о брошенных сыновьях, не оказалось, что те совершенно не страдали в её отсутствие. Держен играл с нянькой и на мать сперва даже внимания не обратил, Славента был накормлен и одет в чистенькое, довольный и увлечённый новой головоломкой, а Радовит под присмотром Ованеса занимался чтением. Увидев мать, Ованес оставил брата и подошёл к матери.
– Всё в порядке, мам?
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– У тебя такое озадаченное лицо. Что-нибудь случилось?
Севель густо покраснела и отвернулась.
– Всё нормально? – сын выглядел обеспокоенным.
– Нормально, – подтвердила она, мельком с раздражением подумав: «А если вдруг ненормально, что ты сделаешь? Драться с императором пойдёшь? Дуралей малолетний»… Но на самом деле забота сына, который за последний год превратился в рослого, статного, красивого юношу, была ей до мурашек приятна. В том числе и потому, что, усвоив уверенную и при этом сдержанную манеру держаться, он безмерно восхищал её и очаровывал. Глядя на Ованеса, она дивилась, как ей удалось произвести на свет и воспитать такого классного парня. Он будил в ней чувство гордости за себя. Как бы там ни было, кого бы он ни выбрал себе в спутницы, как бы ни сложилась его личная жизнь – она всё равно останется той женщиной, которая всегда будет иметь к нему отношения. А это кое-чего да стоит.
Переживая в мыслях события предшествующей ночи, Севель вдруг ощутила себя на изумление свободной – не в поступках, а в мыслях своих. Это открытие – что ты вполне можешь себе позволить что-то хотеть и не стесняться, не бояться этого – оказалось поразительным. Может быть, такую уверенность, такую освобождённость в чувствах и желаниях она сейчас могла себе позволить именно потому, что впервые в жизни действительно хотела, чтоб всё шло именно так, как идёт.
Она хочет родить этому мужчине ребёнка. Почему бы нет? Пусть она никогда не будет в его жизнь самой дорогой и самой важной, и их встречи очень скоро закончатся – стоит ей забеременеть, и больше император её к себе не позовёт. Но прямо сейчас всё хорошо. Можно признать это и расслабиться на волнах жизненной реки, которая тянет её в туманное будущее. Севель забралась в душ и под горячими струями, запрокинув голову, стояла и улыбалась. Было просто хорошо. Надо же, бывает и так…
Свой быт во дворце она обустроила очень быстро: разместила детей, распределила вещи. В гостиной попросила поставить большой манеж для Держена, насыпать для него игрушек побольше, чтоб ребёнок чувствовал себя здесь как дома, а для Славенты оборудовать свой уголок. Тут же. Слуги пришли в смятение, и один из них осторожно уточнил: сделать-то они, конечно, могут, но где тогда госпожа будет принимать гостей? Скажем, других женщин его величества, которые захотят с нею познакомиться? Севель очень удивилась этому вопросу.
– Тут же полно места! Найдём где устроиться.
По выражению лиц прислуги поняла, что сморозила нечто невыразимое. Но ей никто не объяснил её ошибку, а спросить она не решилась, чтоб не опозориться ещё сильнее. Сейчас она чувствовала себя так свободно и непринуждённо, что мысленно лишь отмахнулась от чужого неодобрения и продолжила всё устраивать именно так, как ей удобно. Даже настояла на том, чтоб ей оборудовали тут где-нибудь маленький кухонный уголок. Да, ей нужна плитка, она будет сама греть малышу кашку, варить Радушке его любимый суп-пюре и делать себе чай именно так, как ей хочется. И Севель уже не волновало, станут ли слуги обсуждать у себя в спальнях, что дальше, видимо, в покоях появятся корова и десяток кур, мол, чего ещё ожидать от деревенщины. Пусть говорят о ней что хотят.
Покои сперва показались ей огромными, но очень скоро выяснилось, что тут будет даже тесновато. Обязательно нужно было выделить комнатки прислуге, горничной, а ещё Севель настаивала, что Ованесу необходима отдельная комната, чтоб младшие братья не мешали ему заниматься. Даже в выходные, когда его привозили из школы к матери, он учился, читал у себя умные книги и делал домашние задания. Радовит, посмотрев на старшего брата, тоже потребовал себе комнату, и Севель пожертвовала ему то, что по идее должно было стать её гардеробной. Славента же обустроил свой уголок с игрушками прямо в материнской спальне. Его такая уступка вполне удовлетворила. Но ведь это было ещё не всё: и Агне, и Уте следовало выделить местечко, причём отдельно от мальчиков. Оставалась только гостиная с манежем Славенты, её потребовалось перегородить ширмами. Слуги переглядывались, но терпели такое странное нарушение этикета, и жизнь потихоньку начала обосновываться в новых берегах.