Выбрать главу

– Нет, конечно нет! Как бы я осмелилась!

– Ну почему же. Если мой брат ведёт себя недостойно или слишком требовательно, ты вполне можешь пожаловаться. Если он тебя бьёт или как-то унижает твоё достоинство, особенно если делает это на людях, об этом можно и нужно сказать. Наедине, разумеется. Не надо превращать скандал в достояние общественности.

– Но жаловаться мне не на что. Проблема именно во мне. Дело в том, что скоро уже будет два года, как я в браке, однако нет ни намёка на беременность. И это, полагаю, моя серьёзная проблема.

– Вот оно как.

– Да… Я думала, возможно, вы подскажете мне, что можно сделать. Хотя бы с чего начинать в таком деликатном… деле.

– Понимаю. – Рудена откинулась на спинку кресла и томно улыбнулась.

– Вы мне поможете?

– Постараюсь. Для начала нужно будет посетить доктора, и лишь после его вердикта решать, есть ли повод для паники. Хотя тебе вряд ли стоит беспокоиться – твой брак в большей степени династический. Он заключён не столько ради рождения детей. Не родишь ты, родит какая-нибудь другая его жена. Будут же у него и другие жёны… Откровенно говоря, даже и не думала, что мой брат – я ведь знаю, что он за человек – вообще будет… дарить тебя своим усердным вниманием. У него ведь другие интересы. Твой супруг весь поглощён тем, что называет наукой, а по сути является лишь гонкой за призрачным символом власти. Он намекал мне даже, что считает близость с женщиной изменой своим устремлениям – вообрази!

– Должно быть, муж знает, чему посвятить себя, – осторожно сказала девушка.

– Допустим. Но скажи – как часто он тебя посещает?

– Мы раз в неделю обязательно обедаем вместе, а в прошлом месяце ездили на охоту, но охота мужу не понравилась, и он быстро уехал к себе.

– Я не о том спрашиваю, – оборвала Рудена. – Как часто он посещает тебя в спальне?

– Он… О, он не посещает меня по ночам.

– А днём? Он бывает с тобой?.. Так… Или ты вообще не имеешь представление о сути интимных отношений между мужчиной и женщиной? Возможно ли такое – в наши-то времена?

Девушка старательно покраснела. Как-то слишком старательно. И голос у неё стал напряжённым, а потому немного резким; резче, чем был, хоть всё по-прежнему оставалось в рамках этикета.

– Разумеется, я знаю всё об этом. В том смысле, что я читала книги и вполне просвещена. Мужчинам это необходимо постоянно, а женщинам – время от времени. Но раз я состою в браке с мужчиной, то, полагаю, к деторождению эти вещи не имеют прямого отношения!

– Господи боже мой, – Рудена не удержалась и расхохоталась. В её хохоте было очень мало аристократического. – Тебе не в брак бы, деточка, а в школу. Увы, дитя моё, брак – это лишь положение, а беременность – физиология, и добиться её можно лишь физиологическим способом. Пока мой брат не соблаговолит посещать тебя в опочивальне, на детей можешь не надеяться, и врач тут не поможет… Ну-ну, успокойся, я сама поговорю с братом. Можешь идти… Господи, Лалла, ты это слышала?

– Конечно, ваша светлость. – Старшая горничная взглядом проводила посетительницу и убедилась, что та уже не может услышать их разговор. – Поразительно. Но об этом нужно поговорить с матерью бедняжки – чему она обучила свою дочь? Каких учителей ей нанимала?

– Я девочку и не виню. Просто изумляюсь, какая глупость умудряется выжить в головах самых, казалось бы, образованных женщин… Боже мой, мать семейства… Нет, ну почему же так получается, что надежда на чужой здравый рассудок каждый раз разбивается о стену дурости и серости?! Как мне опереться на неё, если понадобится политическая помощь?

– Зато ею, возможно, нетрудно будет сыграть.

– Ты заблуждаешься. Если человек глуп, его голова набита дурацкими представлениями и суевериями, и ты не знаешь, какими именно, использовать такого нельзя – он непредсказуем. Только в самой простой и очевидной игре пригодится, но в такой игре любого можно использовать, и особой ценности в этом нет. Дураки – тяжёлое бремя… Ну что ж… Проследи, чтоб подготовили машину. Поеду пообщаюсь с братом.

– Прямо теперь, ваша светлость?

– Именно теперь. Визит его жены – просто отличный повод!

– А как же обед с достопочтенной Есенией?

– Я успею, а она подождёт, если вдруг задержусь. Ну же! Шевелись.

Рудена поднялась и потянулась с удовольствием, мягко, как кошка. Даже зевнула почти так же, хотя этикет этого не позволял. Но женщина настолько ощущала этикет составляющей частью своего сознания, что не боялась иногда и нарушать его – она знала, что в нужный момент всё сделает как надо и не отступит от приличий ни на крохотный шажок. Это ощущение давало ей внутреннюю свободу – она чувствовала, что полностью владеет своим существом, от тела до мыслей и даже, пожалуй, чувств. Это ли не самое прекрасное – быть хозяйкой самой себе?!

Процесс одевания «на выход» был необычно простым и коротким. Если бы она собиралась совершить визит к кому-то важному, значимому, разумеется, напрягла бы прислугу по полной программе, здесь же требовалось сделать ровно столько, чтоб уважать себя, и не более. Родственник всё равно не заметит, как Рудена одета, и не задумается даже, одета ли она вообще. У него совсем другие интересы – особенно если вспомнить общение с его молоденькой супругой.

Пока шла переходами дневного дворца, где кипела жизнь и за каждым углом украдкой сплетничали молоденькие девушки, а то и вполне взрослые мужчины, а потом ехала сквозь город, тоже шумный и суетливый (но ей-то самой в салоне не было слышно ничего, лишь уютное кошачье мурлыканье мотора и лёгкая приятная музыка), всё думала о деле. Но так ни к чему и не пришла. Если затевать игру, то осторожно. Игра должна быть не прямолинейная, как удар клинком, а разветвлённая, слишком сложная для случайного глаза – с надеждой, что хоть несколько линий сыграют как надо. То есть, закладывать основание новой большой интриги нужно уже сейчас, заранее и издалека. И, может быть, в ней удастся задействовать и непутёвого родственника. Только вот как… Пока непонятно.

На столицу, плавно проплывавшую мимо, Рудена смотрела расслабленно. Кварталы высотных домов сменялись жилыми аккуратными кварталами, где веранды были украшены живой зеленью, над крышами покачивались кроны тополей, а следом снова вырастали огромные торговые центры со скромными сквериками и рядом – высотные бизнес-центры. Здесь каждый перекрёсток, каждый квартал выглядел аккуратно и презентабельно. Здесь было пространство дорогих магазинов, дорогих отелей, ресторанов и выставочных залов. В пристоличных трущобах герцогиня никогда не бывала. Она видела только несколько в собственных владениях, а здесь держалась подальше от чужих бед. В столице ей хватало собственных.

Чтоб попасть в нужный район, пришлось проехать почти всю столицу насквозь. У дворца Солем – долго ждать, пока откроют ворота. Так долго, что герцогиня даже в раздражении постучала по перегородке между нею и водителем, мол, подай сигнал и разблокируй дверь. Стоило ей выйти из машины и посмотреть на управляющего, как тот сразу согнулся в три погибели и залепетал униженные приветствия, а до того громко вещал, что его господин запретил пускать кого бы то ни было и тревожить себя тоже запретил.

Слуга немедленно объяснил, где его хозяин, вызвался проводить. Но Рудена отмахнулась от неприятного старика и кивнула его молодому помощнику. Молодой человек не произнёс ни слова, но умудрялся и безмолвно оказывать даме подобающие знаки внимания. Он сам проводил её в малую библиотеку. Жестом Рудена велела сопровождавшей её Лалле остаться на пороге и дальше не проходить.

– Какого чёрта ты всегда являешься не вовремя? – Такими словами встретил её четвероюродный брат. Родственник по отцовской линии, однако в третьем поколении родственницей покойного герцога была его бабка, а не дед, так что линия родства не могла считаться твёрдой.

Его кабинет больше напоминал лабораторию безумного учёного: больше книжных шкафов, чем могли вместить стены, больше бумаг и принадлежностей на столе, чем способен выдержать стол. Многие приборы стояли прямо на полу, и как бы прислуга ни усердствовала, навести здесь порядок было физически невозможно. Часть своих бумаг и писем хозяин дома прикалывал прямо к шторам, так что кабинет скорее имело смысл сравнивать с лавкой старьёвщика, чем с покоями аристократа. Но ему, видимо, так нравилось.