Первый — это очень незначительное количество. Это те, кто уходит в монастырь, чтобы замолить свои грехи, которых накопилось очень и очень много. Конечно, не каждому человеку вообще приходит такое в голову. Есть миллионы злодеев, которые и не задумываются о Царствии Небесном… Но есть и такие, в которых просыпается совесть, и вместе с ней — религиозное чувство. Не смесь бытовых традиций и национал-шовинизма, что так часто сейчас в России именуется религиозностью, а истинное религиозное чувство. Вера и раскаяние в грехах… Вот такие люди составляют первую категорию, впрочем, малочисленную.
А в основном — это те, кто просто рожден на свет слабым. Кто был слаб в жизни с детства, или просто ослабел «в процессе». Ведь жизнь — это борьба. С неудачами, невзгодами, с самим собой, с соблазнами… Можно еще назвать это игрой, кому как больше нравится. А некоторые люди просто не способны играть, бороться, отвечать за себя… Они устали от жизни.
Кто-то в этой ситуации спивается. Ну, а у кого организм не принимает алкоголь? Тем как быть?
Раньше таким людям было проще — за них отвечало государство. Плохо отвечало, конечно. Но все же этим слабым людям все время говорили, что им следует делать, а чего — не следует. Как себя вести. А теперь никто не говорит. Теперь — свобода. А свобода для многих просто непосильна…
Вот и заполняются монастыри толпами мужчин и женщин, не выдержавших испытания жизнью, бегущих от нее.
А что? Очень даже удобно. Есть игумен, он всем командует. Направляет каждый день на работы, руководит, наказывает. И кормят каждый день по три раза. Хоть и плохо кормят, а все же самому ни о чем думать не надо. Для многих это просто рай на земле.
Подчиняйся и ни за что не отвечай. Даже за самого себя. Очень здорово. Так к какому же типу принадлежала Людмила?
Наверное, в ней все смешалось. И усталость от нелегкой бурной своей жизни, и отсутствие перспективы, и крушение всех иллюзий. Все равно муж не перестанет быть гомосексуалистом, любовник бросил, надвигается старость… Вот и все. Да тут еще и несчастье с единственной дочкой. И помочь ей никак невозможно.
Как тут не увериться в том, что ты сама своими грехами навлекла несчастье? Нет, подумал я, наверное, ей и вправду так будет лучше. Монастырь, тихая обитель… Любой человек имеет право на покой. Если Людмила хочет этого, значит она больше не выдерживает всего происходящего с ней и вокруг.
Размышляя обо всем этом, я даже как-то забыл о том, куда еду и что еще предстоит. Но увидев дом Хельги, я сразу все вспомнил.
Дверь мне открыл Скелет. В квартире стояла тишина, и из комнаты, где находились пленники, не раздавалось ни одного звука.
Я вопросительно посмотрел на Скелета, но тот только кивнул мне в сторону кухни, как бы приглашая зайти туда.
На стуле возле окна сидел Геннадий Андреевич и курил. Он был без пиджака, а рукава его рубашки были закатаны до локтей. Почему-то именно эти закатанные рукава сразу произвели на меня впечатление — очень напоминало отдых палача после казни…
Рукава Геннадия и его мрачно-сосредоточенное лицо говорили о том, что за время моего отсутствия здесь что-то произошло.
— Как дела? — задал я осторожный нейтральный вопрос. Но номер не прошел, ситуация была уже не в той стадии, чтобы мне могли разрешить отделываться аккуратненькими вопросами…
— Что вы имеете в виду? — обернулся ко мне Геннадий.
Лицо его было злое, глаза пронизывали насквозь.
Я сел на табуретку, чтобы чувствовать себя увереннее под этим взглядом и вообще в зловещей тишине квартиры.
— Ну… Они что-нибудь сказали? — спросил я.
Мне очень хотелось, чтобы к моему приезду процесс допроса был уже закончен. Закончен как угодно, лишь бы мне больше не присутствовать здесь, не быть свидетелем и участником.
— Он убил его, — произнес Скелет, показывая глазами на Геннадия. — Взял и убил.
— Кого убил? — не понял я сразу.
— Что вы, сами не знаете, кого он мог убить? — раздраженно отмахнулся от меня Скелет.
Потом сменил гнев на милость и пояснил:
— Геннадий Андреевич стал допрашивать этого парня. Василия… Решили с него начать. А он отказался отвечать. Сказал, что знать ничего не знает.
— Совсем не знает? — удивился я. — Он же участник.
— Ну, кое что он знал, — ответил Скелет. — Он сказал нам, что должен приехать хозяин всего дела из-за границы и забрать органы. И расплатиться с ним, в частности. Только он не сказал, когда и куда приедет этот субчик.