— Сейчас это стоит от пятидесяти до ста долларов, — сказал я задумчиво. — Как ни крути, а сильно подорожало женское тело в России.
— Сейчас это поставлено на профессиональную ногу, — прокомментировала мои слова Людмила. — Сейчас много берет себе сутенер, много берет себе полиция нравов…
— А полиция нравов тоже берет? — удивился я.
— Ну, я точно не знаю, — засмеялась Людмила. — Но если проституция существует, значит и полиция нравов берет… Если бы не брала, проституток не было бы так много. Это же очевидно.
Она задумалась, а я вставил:
— Вообще-то это странно, что цены сейчас так высоки. Сто долларов за ночь, это обычная цена в Питере, и совершенно дикая, невероятная где-нибудь в Париже или Нью-Йорке.
— Да? — улыбнулась Людмила. — Я и не знала…
Я точно знал, что в Париже или Нью-Йорке цена ночи с женщиной никогда не превышает тридцати-сорока долларов. Это уже предел. Больше берут только единицы, и в очень дорогих ночных клубах… А так — двадцать-тридцать долларов. Поистине, Россия становится самой дорогой страной в мире…
У нас сейчас самые дорогие панельные девки, и самые дешевые человеческие органы… И цена продуктовой корзины немного превышает цену человеческой жизни.
— Все это было так давно, — сказала Людмила, погруженная в свои воспоминания. — Восьмидесятый год… Именно в тот год я и встретила своего нынешнего мужа. Он был тогда очень хорош собой.
— Он был твоим клиентом? — догадался внезапно я. А что, русский человек так устроен. Он вполне может жениться на первой встреченной им проститутке. Об этой нашей особенности писали еще классики литературы.
— Ты будешь смеяться, но это действительно так, — подтвердила мои слова Людмила. — Только он не был моим клиентом… Но познакомились мы на самом деле в том ресторане. Был обычный вечер, и мы с подружкой сидели за столиком с бутылкой сухого вина. Мы высматривали клиентов.
— Иностранцев? — уточнил я.
— Не обязательно, — ответила Людмила. — Вовсе не обязательно. Иностранцев в той гостинице было не много, да и вообще я никогда не была любительницей финских лесорубов…
А за столиком неподалеку сидела довольно странная компания. Мы обратили на нее внимание, потому что там сидели пятеро мужиков, и ни одной женщины. Мужики были наши, советские, но очень приличные. Ну, ты представляешь себе, что это означало в восьмидесятом году…
Все пятеро были мордастые, здоровенные, все в костюмах-тройках. Они тогда как раз были в самой моде.
Мы с подругой, как говорится, «положили на них глаз». Они же были в чисто мужской компании. Она присмотрела себе одного, я — другого. В общем-то это было не важно. Не один, так другой. Из пятерых кто-то все равно клюнул бы.
Мы начали строить им глазки и всячески заигрывать, издалека. Тогда еще не принято было подходить самим.
Закончилось все тем, что двое из них подошли к нам и пригласили танцевать. Мужчина, с которым я пошла танцевать, был постарше меня, ему было тогда лет тридцать. Он мне сначала не очень понравился, потому что он — низкого роста, даже чуть пониже меня.
И уже начал лысеть в то время. Он танцевал со мной, и вел неторопливый разговор. Он, надо сказать, сразу понял, кто я такая, так что разговаривал просто для проформы.
— Мы тут еще некоторое время посидим, — сказал он. — А потом, если хочешь, можем поехать ко мне. Не возражаешь?
— Нет, — сказала я ему, потому что в тот день ресторан был полупустой, а лучше синица в руках, чем журавль в небе. Хоть он мне и не понравился, а все же я согласилась. Мало ли что — покапризничаешь, откажешься, а потом вообще никто не «клюнет».
— Сколько ты берешь? — спросил он меня напрямую.
— Сколько захотите подарить бедной женщине, — ответила я кокетливо, но сразу же отметила про себя этот вопрос как неприятную деталь. Дело в том, что в то время в Питере было не принято спрашивать у женщины так прямо. Тут, наверное, сказывалась советская стыдливость в этих вопросах. Или извечное русское желание создавать себе иллюзии. Делать вид, что ты соблазнил женщину, а не что тебя просто подцепила проститутка…
Во всяком случае, до того дня у меня никогда не спрашивали о цене с таким брезгливым спокойствием. Меня даже это покоробило. Стало как-то оскорбительно.
«Вот ведь советская проклятая идеология, — подумал я в этом месте рассказа Людмилы. — Даже в проститутках сумела воспитать чувство человеческого достоинства… Подумайте, она оскорбилась таким вопросом… Да для любой девки в нормальной стране это совершенно закономерный вопрос, она с радостью тут же на него ответит. Значит, подумает, клиент хороший попался, понимающий проблему. А у нас всех приучили корчить из себя тургеневских барышень. Даже шлюха требует к себе „человеческого“ подхода. Фу-ты, ну ты, о цене ее даже не спроси, а то обидится…»