… Слуга Бога-Отца оказался воином! Причем далеко не самым худшим: первый брошенный мною нож воткнулся в кулачный щит, сорванный им с седла! Второй - пролетел над плечом, а третий… третий я догадался метнуть в его коня!
Несчастное животное тут же встало на дыбы, потом стало клониться на бок, и я, наконец, достал его хозяина. Всадив нож чуть выше среза голенища…
Грязное ругательство, сорвавшееся с уст орденца, на мгновение ввергло меня в состояние ступора - падая с коня, брат во Свете поминал Двуликого! Причем такими словами, как будто всю жизнь проработал вышибалой в таверне Серых, или в Цветнике самого низкого пошиба!
Потом до меня добежали его спутники, и мне стало не до раздумий…
… Первая же атака в два меча чуть не отправила меня в Небытие: правый противник, поднырнув под удар концом посоха, атаковал меня в колено, а левый - в лицо!
Я вскинул правую ногу вверх, а клинок, летящий в переносицу, сбил в сторону серединой посоха и предплечьем. Вернее, серединой посоха и стальным прутом, вшитым в наруч. И тут же ударил 'левого' навершием в висок.
Воин оказался быстрее, чем я думал. И почти увернулся - конец посоха чиркнул его под ухом и слегка зацепил край нижней челюсти. Впрочем, даже такого 'легкого' касания хватило за глаза: воин пошатнулся, выронил меч и начал оседать на землю… А я не смог его добить, так как был вынужден блокировать шквал атак его товарища!
… Удар в живот, в горло, во внутреннюю поверхность бедра, подсечка, разрыв дистанции, бросок метательного клинка, попытка войти в ближний бой… - воин вкладывался в каждое движение так, как будто оно было последним. И старательно поворачивал меня боком к своим спутникам. Вернее, к монаху, который успел выдернуть из ноги мой нож и, накрутив на ладони рукава сутаны и морщась от боли в пальцах, пытался взвести арбалет без поясного крюка…
Потеря концентрации на мне вышла мечнику боком: заблокировав очередную атаку, я изобразил, что тянусь к перевязи, ушел в сторону от глубокого выпада… и опустил посох ему на темя. Коротким, но очень акцентированным движением. Потом рванул древко на себя и тут же ударил снова. В переносицу. А потом присел, пропуская болт над собой…
Монах выдал очередную порцию крайне нелестных эпитетов в адрес Бога-Отступника, его слуг и одного 'на редкость гнусного' Бездушного, потом вбил арбалет в землю, вставил ногу в стремя и взялся за тетиву голыми руками!
Я хладнокровно дождался, пока он начнет выпрямляться, и бросил метательный нож. Потом скользнул к тому воину, которого оглушил в начале схватки, перебил ему позвоночник и… провел большим пальцем по Пути: на нем вот-вот должна была добавиться третья зарубка! За какие-то сутки!!!
Увидев улыбку на моем лице, леди Мэйнария посмотрела на меня, как на ожившую Темную половину Двуликого. И поползла к лесу. Задом! Загребая грязь босыми ногами!
Я нахмурил брови: повязка, которую я наложил на ее рану утром, куда-то исчезла. И… мысленно усмехнулся - увидев движение бровей, баронесса застыла! В том положении, в котором находилась!
Поняв, что убегать она не собирается, я закрепил посох за спиной и занялся делом: собрал ножи, переложил содержимое кошелей брата во Свете и его спутников в свой, отловил кобылок и от души покопался в содержимом чересседельных сумок…
… Пока я промывал ранку вином, найденным в сумках черного жеребца, леди Мэйнария стоически молчала. Только смотрела в землю глазами, полными слез и изредка сжимала кулачки. А когда я обмазал порез трофейной лечебной мазью и взялся за корпию, тихонечко спросила:
- Зачем?
Я пожал плечами и провалился в прошлое:
… Жрец Двуликого, открывший дверь обители, был стар, но кряжист и могуч, как столетний дуб. И от него веяло гораздо большей силой и уверенностью в себе, чем от любого из воинов, которых я когда-либо встречал.
Заглянув мне в глаза, он не спросил ни слова. А просто шагнул в сторону и предложил:
- Заходи…
Я зачем-то кивнул, сгорбил плечи, переступил через порог и остановился.
Жрец задвинул засов, и, не глядя на меня, неторопливо побрел по направлению к невысокой пристройке, прилепившейся ошую от храма.
Я поплелся следом. И, оказавшись небольшой комнатке, заставленной деревянной мебелью, прислонился к стене рядом с дверью.
- Садись… - голосом, не терпящим возражения, приказал жрец. Потом подошел к сундуку, стоящему у стены, вытащил из него пару свечей и воткнул их в подсвечники.
Я опустился в странное кресло с сильно наклоненной назад деревянной спинкой, положил руки на подлокотники и вытянул ноги.
Старик зажег свечи, потом сел в кресло напротив меня и уставился мне в глаза:
- Ты выгорел… Весь…
Я молча кивнул.
- Но выгорел очень давно, а от тебя пахнет свежей кровью. Почему?
Я по своему обыкновению пожал плечами… и услышал приказ:
- Раз пришел - рассказывай!
- Забрал жизни кровников…
- И теперь ты хочешь уйти?
- Да…
Жрец замолчал. Надолго. И я, решившись, задал вопрос, который мучил меня все эти годы:
- Я слышал, что Двуликий может даровать Посмертие. Тому, кто уйдет раньше, чем предписано. И воссоединить его с теми, кого он любил… Это так?
- Так… Но за это придется заплатить! Тебя это не пугает?
Я оскалился:
- Нет!
- Плата может оказаться слишком высокой…
- Я хочу воссоединиться со своей семьей. И ради этого сделаю ВСЕ…
Глава 10. Баронесса Мэйнария д'Атерн.
Седьмой день четвертой десятины второго лиственя.
… Рука, прикоснувшаяся к плечу, была огромной и шершавой. Я мурлыкнула, потянулась и, не открывая глаз, стянула одеяло к пояснице. Чтобы подставить спину под редкую, но такую любимую ласку. А папа взял и убрал руку! А когда я возмущенно засопела, рыкнул:
- Пора вставать!
Я расстроенно вздохнула, открыла глаза, непонимающе уставилась на невесть откуда взявшуюся в моей комнате лучину и вспомнила, что отец - в Авероне, а я…
- Ой!!!
Одеяло мигом оказалось на голове и… открыло взору Бездушного мои голые ноги!
Я почувствовала, что вот-вот сгорю со стыда, попыталась их укрыть и… услышала спокойный голос Бездушного:
- Пора ехать… Вставайте… Не смотрю…
… Не смотрел. Действительно: стоял у окна, пялился наружу и с хрустом чесал щетину на подбородке.
Я тихонечко соскользнула с кровати, поморщилась от боли в стопе, покосилась на неподъемный сундук, все еще придвинутый к входной двери, и… не поверила своим глазам: на нем лежало пусть простенькое, но платье!
В это время ожил Бездушный. И, не поворачиваясь, негромко пробормотал:
- Там - вода… Помойтесь…
… Кроме бака с исходящей паром водой, в комнате откуда-то появилась на редкость топорно сделанная шайка, банка с мыльным раствором, деревянный гребень, рушник и… потрепанные женские сапожки, вышедшие из моды эдак лиственей пятьдесят тому назад.
Окинув взглядом все это 'великолепие, я повернулась, было, к Крону, чтобы попросить его хоть на десять минут выйти из комнаты, чтобы дать мне возможность привести себя в порядок… и увидела, что его десница нежно оглаживает зарубки на Посохе Тьмы! У меня тут же перехватило дух - я вспомнила, о чем нам твердил брат Димитрий:
'Никогда не показывайте Бездушным свои слабости. Ибо они ими обязательно воспользуются…'
'Не покажу…' - пообещала себе я, покосилась на стоящего ко мне спиной мужчину и вытащила из-под кровати ночную вазу…
… Натянув на ногу правый сапог, я встала… и снова уселась на кровать: он был велик. И разбит. Настолько, что под подушечкой большого пальца, вдоль ребра стопы и под пяткой чувствовались сапожные гвоздики.
- Мал? - односложно спросил Бездушный.
- Велик. И колет… - стараясь не смотреть ему в глаза, буркнула я.
Кром пожал плечами и… встал передо мной на колени! Потом аккуратно стянул с моей ноги сапог и засунул туда руку…
Несколько мгновений ожидания - и в его глазах мелькнуло удовлетворение: