Входная дверь дома открылась, и девочка, позабыв о собаке, бросилась назад к грядкам и схватила мотыгу. Но на этот раз мать почему-то не стала ругать ее, а медленно подошла к огороду сама.
— Джейни! — нахмурилась Сара Стоун. — Бабушка опять ничего не ест. Я приготовила кукурузные лепешки и суп из чечевицы — все, что она так любит, но она из моих рук ничего не берет. Ты должна пойти к ней и попробовать ее накормить.
— Но… — начала было Джейни, указав рукой на еще непрополотые грядки и втайне надеясь, что мать оставит ее в покое и позволит закончить работу в огороде вместо не очень приятной процедуры кормления бабушки.
— Никаких «но», — строго перебила мать. — Бабушка тратила на тебя все свое время, пока была здорова; она даже со мной так не возилась, когда я была маленькой. Может быть, у тебя получится кормить ее, и если она с этим смирится, то с сегодняшнего дня это станет твоей постоянной обязанностью.
Вытерев руки о джинсы, девочка нехотя побрела к дому. Если ей придется кормить бабушку каждый день, то она больше никогда — никогда в жизни! — не попадет в поместье Карсон. Кормление занимало уйму времени и на самом деле было еще сложнее, чем кормление из ложечки грудного ребенка. Каша и суп постоянно стекали с подбородка старухи, и надо было каждую минуту вытирать ей рот. А когда она раскрывала его, то становились видны ее гнилые желтые зубы и густая вязкая слюна между ними, похожая на блестящую паутину.
Джейни неоправданно долго мыла руки, пытаясь хоть немного потянуть время, но при этом старалась, чтобы ни одна капля воды не упала на натертый линолеум. Потом очень медленно, как преступник, поднимающийся на эшафот, зашагала вверх по лестнице в бабушкину спальню, приготовившись погрузиться в затхлую атмосферу этой душной каморки, где всегда так противно пахло, что ей иногда казалось, будто бабушка уже умерла.
Воздух в комнате был неимоверно спертым, но несмотря на это, Мэри Монохэн лежала под толстым стеганым одеялом. Она молча смотрела в сторону двери, и как только завидела внучку, ее бледные тонкие губы чуть-чуть приоткрылись, и на морщинистом лице появилась призрачная улыбка, от которой Джейни стало не по себе.
Девочка поставила поднос с лепешками, супом и чаем на старый шаткий стул возле кровати, потом сама пристроилась на краешке перины рядом со старухой и взяла ложку.
— Привет, бабуля! — звонко сказала она, стараясь казаться веселой и жизнерадостной. — Мама сварила суп из чечевицы, он так вкусно пахнет! Хочешь, я тебя покормлю немного?
Бабушка с трудом открыла рот и ее впалые щёки задрожали. Джейни опустила глаза и зачерпнула ложкой несколько зерен чечевицы, плавающих в густом коричневом бульоне.
— Слишком поздно… дитя мое… Слишком поздно…
Услышав слабый бабушкин голос, Джейни от неожиданности выронила ложку, и та со звоном упала на поднос. Девочка уставилась в подернутые пеленой мутные старушечьи глаза, загоревшиеся вдруг каким-то зловещим огнем. Потом, вспомнив, что доктор Чак велел им сразу же начинать говорить с бабушкой, как только она сама произнесет добровольно хоть одно слово, Джейни заплетающимся языком пролепетала:
— Ч-что поздно, б-бабушка?
Неожиданно старуха энергично подалась вперед и яростно схватила девочку за обе руки, опрокинув поднос с тарелками на пол.
— Слишком ПОЗДНО, дитя мое! Беги! БЕГИ! Огромные змеи! Они уже на пути… чтобы погубить нас!
Глава седьмая
Доктор Чарльз распряг в загоне Молнию и пошел в дом умываться после верховой прогулки. Он мог бы сделать это и на кухне, но Бренда и Мередит были так заняты предстоящим ужином, что завалили посудой все столы и обе раковины, и Чарльз решил не мешать им. Поэтому он пошел наверх в ванную и заодно решил переодеться в чистую рубашку.
Войдя в спальню, он не удержался и включил телевизор. Обычно перед приездом пациентов Чарльз обходился без последних известий, но теперь телевизор тянул его к себе, как магнит. Он никак не мог выкинуть из головы инцидент с заложниками, будто его исход был каким-то тайным образом связан с его собственной жизнью, хотя по трезвому размышлению Уолш пришел к выводу, что это не так. «Нет тут никакой связи, — убеждал себя измученный доктор. — Даже если принять во внимание мой дурацкий сон». Но все равно любопытство взяло верх и он не смог отказать себе в просмотре выпуска новостей.
К своему ужасу Чарльз узнал, что один из заложников уже убит из арбалета стрелой, отравленной ядом гремучей змеи. Ровно через полчаса после этого другому пленнику террористов выстрелили прямо в живот. Переделанная разрывная пуля была заправлена цианистым калием, что послужило причиной долгой и мучительной агонии несчастного. Уже готовился к смерти третий заложник, но за полторы минуты до истечения получасового срока ожидания прибыл вертолет, доставивший к зданию банка генерала Кинтея и его сподвижников.
Не веря своим глазам, Чарльз наблюдал за тем, как прямо в Манхэттене приземляется вертолет, и из него выходят бандиты; ни много ни мало — двадцать четыре человека. А ударные отряды ФБР и полиции, засевшие на крышах домов и за баррикадами, совершенно беспомощны перед ними. Освобожденные преступники гордо и спокойно проследовали в банк и встретились там со своими товарищами из Зеленой бригады. Чарльз ждал, что сейчас начнется кровавое побоище, но ничего подобного не произошло. Никто не стрелял.
Репортерская камера поймала Уилсона Вудрафа и несколько секунд показывала его крупным планом. Словно звезда эстрады и всеобщий любимец, которому стоит опасаться разве что восторженных эмоций своих собственных поклонников, Кинтей остановился возле самого входа в банк, обернулся и помахал рукой, в знак приветствия сжатой в кулак. Потом действие снова перенеслось в телестудию, и диктор сообщил, что генерал Кинтей после освобождения из тюремной камеры потребовал, чтобы ему была предоставлена возможность выступить по телевидению перед «порабощенными массами загнившей империи Соединенных Штатов». При этом его устраивал только центральный канал, ведущий трансляцию на всю страну. Одна из трех национальных телекомпаний решилась помочь властям удовлетворить это требование Кинтея, надеясь тем самым спасти жизнь остальным заложникам, и примерно в три часа дня главарь террористической группы должен был выступить с речью.
Чарльз покачал головой. Его всегда поражало то, с какой настойчивостью все современные маньяки стремятся к публичным выступлениям. Видимо, они не могут в полной мере ощутить свою значимость и даже сам факт своего существования, если не дать им возможности покрасоваться перед миллионами телезрителей. Наверное, все это потому, что именно телевидение формирует их взгляды и составляет наиболее существенную часть их жизни. И поэтому то, что происходило там, в «ящике», кажется им куда реальней их собственных мыслей и чувств.
Но сейчас Кинтей получил даже больше, чем могло потребовать его больное воображение. Используя дикий коктейль из школьных и университетских фотографий, кадров судебно-оперативной хроники, полицейских регистрационных снимков и карточек из семейного альбома, телекомментатор начал во всех подробностях рассказывать его биографию.
Уилсон Вудраф, он же «генерал Кинтей», родился в негритянских трущобах Лос-Анджелеса в 1952 году. В шестьдесят пятом, когда ему исполнилось всего лишь тринадцать лет, он, по его собственному признанию, вовсю уже грабил и мародерствовал во время знаменитых негритянских волнений в Калифорнии. Однако во времена отрочества политика не слишком привлекала Уилсона. Он воровал, хулиганил и занимался торговлей наркотиками. За наркотики же в 1972 году он был приговорен к трем годам тюремного заключения и, отбывая срок, сблизился с Дональдом де Фризом, или, как называли его друзья, генералом Синком, и другими чернокожими марксистами. Они-то и вразумили Вудрафа, убедив его в полной неправильности его прежнего пути, и в том, что теперь он обязан, пройдя суровые жизненные испытания, в корне трансформировать свою личность. Уилсон с раскаянием осознал, что раньше он вел себя, как паразит и эксплуататор. И теперь ему захотелось стать спасителем человечества. В тюрьме будущий генерал Кинтей заделался большим любителем книг, хотя читал он весьма избирательно. И в итоге ему удалось даже разработать свою собственную идеологию борьбы, которая по существу была невероятнейшей смесью из учений Карла Маркса, Хью Ньютона, Малькольма Икса и понятий поп-культуры. Вскоре у него появились последователи и почитатели, которых Уилсон объединил в группу под названием «Зеленая бригада», решив посвятить себя «озеленению Америки». Свое боевое имя Кинтей он позаимствовал из книги Артура Хейли «Корни», где одним из героев был некий Кунта Кинте, непокорный воинствующий африканец. Возможно, Вудраф считал, что он и сам в прошлом был неукротимым рабом, не позволявшим никому поставить себя на колени.