— Звонил в РОНО — оттуда мне ответили: «Обходитесь своими силами».
Учительница усмехнулась:
— Это я-то сила?
— Сила и очень значительная.
Я считал, что они договорились, учительница вроде бы согласилась, но вдруг она отвернулась и заплакала. Кирилл Петрович нахмурился и прошёлся по комнате:
— Вот это уж ни к чему…
— Я больше не буду, — по-детски сказала учительница и ушла.
Ночевать Кирилл Петрович повёл нас с Гришей в пустой класс. Грише постелили на столе, а мне на полу. Гриша сразу уснул, а я сперва задремал, а потом очнулся и вдруг понял, что не усну. У меня так случается — не хочется спать и всё. Впрочем, на этот раз была причина. Мешали мыши — безвредный зверёк, ничего человеку сделать не может, но всё-таки немного боязно. Хотя бы одна. А то целых две: одна где-то под шкафом перекатывала сухую корку, а другая грызла дерево в углу — может, прогрызла себе новый ход. Я попробовал вспугнуть их — хлопнул по полу ладонью и прошипел: «ш-ш-ш». Они на минуту умолкли, а затем опять принялись за своё. Сперва я хотел разбудить Гришу, но побоялся, что он поднимет меня на смех. Это была длинная, прямо-таки бесконечная ночь. Сперва я пробовал уснуть, но потом понял, что из этого ничего не выйдет, и подошёл к окну. Оказывается, школа находилась недалеко от железной дороги. По высокой насыпи прошёл поезд. Отлично видны были окна вагонов и даже искры из трубы паровоза. Белел ствол берёзы, освещённый из окна. Потом этот свет погас и стал виден школьный сад. Звёзды не светили. Они были закрыты низкими облаками.
Я спустился вниз и вышел во двор. Откуда-то из дальней дали донесся гудок паровоза. Потом он умолк и стали слышны удары капель начинающегося дождя о железную крышу. Когда я вернулся со двора и вошёл по лестнице на второй этаж, то никак не мог найти нужную дверь. Я заглянул в один класс, в другой и нигде не нашёл Гриши. Я вспотел от волнения, открыл какую-то дверь и решил хоть где-нибудь улечься спать, как вдруг заметил, что в углу стоит кто-то белый. Мне почему-то показалось, что это муж Нюры. Шёпотом я окликнул его:
— Кирилл Петрович!
Но он не откликнулся и не пошевельнулся. Я сделал шаг или два вперёд и вдруг увидел, что это не Кирилл Петрович, а скелет человека. Он смотрел на меня темными впадинами глаз и скалил зубы. Я кинулся от него прочь. От страха не сразу нашёл дверь, всё натыкался на какие-то шкафы. Наконец, выскочил в коридор. Тут виднелся тёмный силуэт человека. Это был Кирилл Петрович.
— Не спится? — спросил он.
— Угу, — промычал я.
Теперь-то я понял, что попал в кабинет биологии, у нас в школе был такой скелет, и он тоже стоял в углу. Утром мы попросили Нюру, чтобы она завела граммофон. Вместо неё ответил Кирилл Петрович:
— Граммофон не играет. При переезде сломалась мембрана… Там пустяки, надо будет как-нибудь припаять…
(Надеясь, что он исправит граммофон, я позже наточил на бруске десятка два иголок. Услышать голос этого граммофона стало моей мечтой, но мечта эта так и не сбылась).
Запомнилось также наше возвращение домой. И не всё возвращение, а только кусочек. Где-то на полпути мы присели отдохнуть на поваленную ветром осину. Откуда она взялась на берегу Виляйки? Кругом рос только кустарник. Вершина осины касалась воды, а ствол лежал на берегу. Гриша молча смотрел на воду, а я сидел рядом. Плеснула большая рыба, и по тихой воде пошли круги.
— Вот тут карась хорошо клюёт, — проговорил Гриша. — Один раз я здесь десять штук взял…
Этот случай я помнил. Мама пожарила тогда их в сметане. Превкусные были караси, только очень уж костистые.
Так закончился наш поход в Алмазово.
В феврале мама ходила в Алмазово и, вернувшись, сказала, что Нюра родила девочку, которую назвали Светой. Теперь я стал дядей… оказывается, и второклассники могут быть дядями.
От отца мы получили письмо — их часть стояла на отдыхе. Он сообщил, что видел пленных немцев, обутых в огромные, сплетённые из соломы валенки. Мама и я сразу написали ему о всех наших домашних новостях. Однажды, в начале марта, кто-то постучал в ставню. Вошла Нюра, вся в снегу, худая-прехудая, со Светкой на руках. Светку положили на кровать и перепеленали.
— Мама, — сказала Нюра, — Кирилл ушёл на фронт. Я решила до конца войны жить у вас. Господи! — воскликнула она. — Я же ведь не одна… Совсем забыла.
Не одеваясь, она выбежала на улицу и привела старика в широченном тулупе и с кнутом.
— Вот — Степан Иннокентьевич… Наш возчик.
— Степан Иннокентьевич уже были у нас, вгляделась мама в старика. Вспомнил его и я. Он и сейчас всё время улыбался и заискивающе говорил: