— Зачем он вам?
— Как зачем? Слова незнакомые смотреть. Хотел и вам купить.
— Мне он не нужен.
— Почему?
— Слова я и так знаю.
— Все?
— Все.
— Не может быть, — усомнился отец.
— Можно проверить, — предложил Кирилл Петрович.
Я помог отцу выбрать из книги слова позаковыристей, каких Кирилл Петрович наверняка не знал.
— Что такое «ихтиоз»?
— Кожная болезнь, — отвечал, не задумываясь, Кирилл Петрович.
— А «манганит»?
— Минерал с содержанием марганца.
Мы с отцом тщательно проверили его ответы. И «ихтиоз» и «манганит» он объяснил правильно. Затем мы выкопали слово, которого он уж никак не мог знать: «рудбекия». Я такого чуда сроду не слыхивал… А Кирилл Петрович сразу ответил:
— Южно-американское растение.
После «рудбекии» дальнейшие испытания производить мы не стали. И без этого ясно, что Кирилл Петрович лицом в грязь не ударит.
Когда Кирилл Петрович ушёл, отец тихо, но значительно произнёс:
— Вот голова так голова! Просто электростанция…
И я был с ним вполне согласен.
Отца в семье у нас побаивались. «Смотри, скажу отцу!», «Отец тебя выпорет!» — частенько слышал я от мамы. Но я рано понял, что это только угрозы — отец за всю жизнь меня пальцем не тронул. Один только раз он проявил свою власть. И всё получилось из-за голубей. С чего началось — я не помню, но суть была в том, что Гриша забросил учёбу, не выполнял домашних заданий и нахватал «неудов». Целыми днями он пропадал у нас на чердаке и на крыше. Там он возился со своими голубями: «гонял» их, заманивал чужих, менял. Продавал, покупал, т. е. стал заправским голубятником. Отец стыдил Гришу, увещевал, убеждал, а потом вдруг вспылил, да так, что все в доме притихли. Он ворвался на чердак и через слуховое окно повыкидывал всех голубей наружу. Гриша умолял его, хватал за руки, но отец оказался непоколебимым. Так в какие-то пять минут было покончено с Гришиным увлечением. Из девятнадцати домой вернулись только три голубя.
Гриша плакал и говорил, что никогда не простит отцу такого самоуправления. Но оказалось, что есть в жизни кое-что посерьёзнее голубей. Через несколько дней обида забылась, а главное, после этого Гриша стал учиться намного лучше.
Однажды отец велел мне:
— Пойди к Кириллу Петровичу и попроси у него «литературную газету».
Я поднялся по лестнице наверх и застыл от удивления. Перед Кириллом Петровичем стояла наша Нюра и завязывала ему галстук.
— Вот так, — говорила она тихо. — Что здесь мудрёного? Всё очень просто…
— А откуда ты умеешь? — спросил он.
— Тебе это знать не обязательно.
Меня поразило, что она говорит ему «ты». Осторожно, чтобы они не услышали моих шагов, я спустился вниз.
— Где же газета? — спросил меня отец.
— У него нет, — ответил я.
— «Литературную газету» приносили сегодня, — заметила мама.
— Он сам читает.
— Так как же понять: нет газеты или он читает?
— Читает, читает, — поспешно сказал я.
Незаметно внизу появилась Нюра. А может быть её отсутствие нарочно не замечали. Во всяком случае, на другой день я убедился, что взрослые знают что-то такое, чего не знаю я. Отец и мама тихо переговаривались.
Мама: — Он старше её чуть не вдвое.
Отец: — Её дело — старше он или моложе.
Мама: — И образование: он учитель, книгу пишет, а у неё всего-то десять классов.
Отец: — Будет учиться…
О ком шла речь? Об этом я узнал позже, когда мама и Нюра говорили, думая, что я их не пойму.
Нюра: — Что ты против него имеешь? Скажи прямо.
Мама: — Не по себе дерево рубишь.
Нюра: — Это не тебе решать…
Мама: — А кому же?
Нюра: — Здесь Костя!..
Вот так всегда — чуть разговор посерьёзней, меня считают маленьким, а как в ларёк за керосином, то большой.
Кирилл Петрович обычно обедал в столовой, а ужинал с нами. Однажды он почему-то не спустился к ужину. Мама сказала отцу:
— Кирилл Петрович просит руки нашей Нюрочки.
— Давно пора, — сказал отец, но так тихо, что услышал только я.
— Что ты там говоришь? — спросила его мама.
— Я очень рад.
Однако я нисколько не заметил, чтоб он радовался. Пришла Нюра, села на своё место.
— Поздравляю тебя, — сказал отец.
Нюра ничего не ответила, только тряхнула чёлкой.
— Где же он сам? — спросил отец.