Вниз спустились быстро. Лихо описав полукруг, причалили к базе. Сторож молча примкнул нашу лодку. На мостках нас ждали мама и Нюра.
— Ну наконец-то…
— Что случилось? — спросил отец.
— Война, Захар, — заплакала мама.
С кем война — можно и не спрашивать.
На следующее утро отец позавтракал рано и ушёл в военкомат. Он поцеловал каждого из нас и сказал:
— Провожать не надо.
Мы смотрели в окно, как он удалялся по Прибрежной улице, пока не скрылся из вида.
На столе осталась горка костей из чебаков, его чашка на блюдечке, рядом чайная ложка и корка хлеба. Нюра прибрала на столе, вытерла клеёнку тряпкой. Но не всё она прибрала. Уходя, отец оставил на подоконнике недочитанную книгу с закладкой на 143-й странице. Нюра хотела отнести её наверх, но Кирилл Петрович сказал:
— Не надо, Захар Петрович вернётся — дочитает.
Через неделю мы с Гришей снова поехали на то место. Сторож опять отцепил нам «Тихую» и спросил об отце.
— Не знаем, — отвечал Гриша, — куда-то отправили…
Место нашей прежней стоянки мы нашли сразу. Об отце почему-то не говорили, но всё напоминало о нём. И зола костра и следы его сапог на песке, которые не успел замести ветер, и серебристая чешуя на бревне, где он чистил рыбу…
Гриша взял свои удочки и ушёл куда-то вверх по берегу. Я остался, как в тот раз, один. Опять насобирал хвороста, опять удил рыбу прямо около палатки.
…Дома нас ждало письмо от отца. Они вот-вот должны были отправиться на фронт.
Мать, вытирая пыль, наткнулась на отцову книгу на подоконнике.
— Вот почитать бы… Да времени нет.
— Да ты и не поймёшь, — усмехнулась Нюра.
— Может, и не пойму, — добродушно согласилась мама.
Когда взрослые ушли, в комнату заглянул я. Попробовал почитать, но и правда ничего не понял. Каждое слово в отдельности вроде вполне знакомо, а вместе, как ни старайся, ничего не складывается. И тут до меня дошла одна простая вещь: отец намного умнее меня. Какой же тогда ум у Кирилла Петровича? Страшно подумать! Правда, я об этом открытии никому не сказал. Неожиданно Кирилла Петровича назначили директором Алмазовской средней школы. Помню последний вечер перед Нюриным отъездом. Отцово место оставалось пустым. На его стул никто не садился. Мама нам ничего не сказала — просто так вышло, словно сговорились. Кирилл Петрович жаловался в тот вечер:
— Как же не хочется принимать школу. Да и какой я руководитель? Ни дня не работал директором. Да я просто-напросто и не умею…
Мама обычно соглашалась с Кириллом Петровичем, во всём поддакивала ему, а тут вдруг решительно возразила. Это было так неожиданно, что все перестали есть и ждали, что будет дальше. Мама проговорила тихо, но твёрдо:
— Что значит — не хочу? Не умею? Ты думаешь, наши на фронте все хотят и всё умеют? Надо — вот и делают своё дело.
Нюра посмотрела на Кирилла Петровича вопросительно. Я тоже ждал, что он что-то скажет. Но Кирилл Петрович промолчал, только покраснел. На другой день они с Нюрой уехали. Мама объяснила мне коротко:
— Нюра не только наша. Теперь они с Кириллом Петровичем должны быть всегда вместе.
За ними из Алмазова пришла большая бричка, которую тянула пара лошадей. На улице закрапывал дождь. Бородатый возчик таскал связки книг, утирал рукавом пот с лица и говорил всё время:
— Не извольте беспокоиться…
Сверху книг он навалил две книжные полки и всё прикрыл брезентом. С собой они не взяли ни кровати, ни стола, ни стульев.
— Там всё есть, — объяснил Кирилл Петрович.
Запомнилось прощание с Нюрой: до того дня я и не подозревал, что она меня так любит. Я пошёл проверить — не забыли ли они чего нужного, поднялся в оставленную комнату, как вдруг услышал шорох позади. Оглянулся — на пороге стояла Нюра, протягивая ко мне руки. Она подошла и запустила пальцы в мои волосы:
— Если бы ты знал, как не хочется…
— Тогда оставайся с нами!
— Глупенький ты и совсем маленький.
И то и другое было очень обидным, но я понял, что сейчас не до обид, и сдержался. Сестра крепко поцеловала меня и убежала вниз. На прощание я подарил ей Рыжика. Мне кажется, она обрадовалась. Кирилл Петрович надел дождевик и предложил Нюре опробовать чёрный зонтик, который он ей недавно купил. Она взобралась на бричку, поставила у ног граммофон. Телега поехала вдоль улицы. Нюра сидела на брезенте и махала белым платком. Из-под полы её плаща выглядывали белые усы Рыжика.