Он выписался из больницы домой уже более месяца назад, но Анне с тех пор так и не удалось заставить его даже выйти из квартиры. Его организм, похоже, полностью принял новую почку, но Вальдемар не мог принять свой новый мир. Мир без Ваньи. Он отталкивал всех и вся.
Анну. Немногочисленных коллег, проявлявших к нему внимание, несмотря на то, что он совершил. Еще более немногочисленных друзей, звонивших все реже.
Даже по-прежнему ведущееся против него предварительное следствие его, казалось, больше не волновало. Подозрения в уклонении от уплаты налогов и фальсификации бухгалтерской отчетности были серьезными, но их полностью заслоняло предательство, совершенное им по отношению к Ванье.
Она набросилась на него с яростью. Это было ужасно. Крики, скандалы, слезы. Никто из них такой Ванью прежде никогда не видел.
Такой рассерженной.
Так глубоко уязвленной.
Постоянно повторялись те же обвинения. Как они могли? Какие мать и отец так поступают? Что они на самом деле за люди?
Анна понимала. Будь она на месте Ваньи, она задалась бы теми же вопросами. Да, вопросы были правомерными и понятными. Не нравился ей только ответ.
Она. Она – мать, которая смогла так поступить.
Несколько раз во время самых жутких ссор Анна была близка к тому, чтобы сказать:
«Хочешь знать, кто твой отец? Действительно хочешь?»
Но она стискивала зубы. Отказывалась рассказывать. Говорила, что это не имеет значения.
Не потому, что хотела защитить Себастиана Бергмана. Она понимала, чего ему хочется. Как он пытается подобраться поближе. Отстоять право, которого у него нет, как человек, пытающийся взыскать деньги, которые ему никто не должен.
Себастиан никогда не был Ванье отцом. Им был Вальдемар. Все время, целиком и полностью. Что бы там ни значилось в больничной карте, размахивая которой к ним ворвалась Ванья. Единственным утешением был тот факт, что Себастиан не мог обратить возникшую ситуацию в свою пользу. Он так же, как и она, запутан в массе лжи. Скажи он Ванье, что давно знал правду и молчал, получится, что он предал ее в точности так же, как они.
Будет так же ненавистен ей.
Так же отвергнут ею.
Себастиан знал это. В последние недели он несколько раз звонил Анне и буквально на коленях умолял ее помочь ему найти способ рассказать правду. Анна отказалась. Она никогда не поможет ему отобрать Ванью у Вальдемара. Никогда. Это она знала твердо. Все остальное представлялось сплошной неразберихой.
Впрочем, сегодня она начнет возвращать себе контроль над ситуацией.
Сегодня она предпримет первый шаг к тому, чтобы расставить все по своим местам.
У нее имелся план.
Входная дверь открылась, и, наконец, появилась Ванья. Руки глубоко засунуты в карманы куртки, плечи подняты. Под глазами синяки, вид больной и изнуренный, будто она за последние месяцы постарела на несколько лет. Переходя улицу и направляясь к машине, она отвела рукой безжизненные немытые волосы. Анна собралась с мыслями, сделала глубокий вдох и вышла из машины.
– Привет, как хорошо, что ты смогла выбраться, – сказала она, пытаясь придать голосу максимум оптимизма.
– Что тебе надо? – донеслось в ответ. – У меня масса дел.
С их последнего разговора прошло три недели, и Анне показалось, что голос дочери звучит менее резко. Возможно, ей просто хотелось так думать.
– Я хочу тебе кое-что показать, – осторожно начала Анна.
– Что же?
– Может быть, мы поедем, и я расскажу в машине?
Ванья смотрела на нее с подозрением. Анна знала, что чем дольше они стоят молча, тем более вероятно, что Ванья согласится. Это она усвоила по их многочисленным ссорам. Добиваясь своего, Ванью нельзя атаковать и загонять в угол. Согласиться поехать она может только без конфронтации и на собственных условиях.
– Ты увидишь, что оно того стоило, – осторожно продолжила Анна. – Я знаю.
В конце концов Ванья кивнула и подошла к дверце машины. Открыла ее и села. Молча.
Анна завела машину, и они поехали. Неподалеку от бензоколонки возле гавани Фрихамнен она нарушила молчание и совершила первую ошибку.
– Вальдемар передавал привет. Ему тебя очень не хватает.
– Мне тоже очень не хватает отца. Моего настоящего отца, – молниеносно парировала Ванья.
– Я за него немного беспокоюсь.