Грауер наконец ушел, а Штребль мысленно послал его далеко и на долго, и снова принялся за еду. Но аппетит уже был испорчен. Он получил ужин для Бера и отправился в свой корпус. На дворе сгущались сумерки, темные фигуры немцев вяло брели по двору. Вид у всех был усталый и печальный. Невольно это передалось и Штреблю. Правда, наевшись, он опять почувствовал прилив сил, но вечерний сумрак и грустная шопеновская мелодия, доносившаяся из красного уголка, навевали на него тоску. Он подумал о том, что на родине уже зацветают розы, а здесь лежит глубокий снег и до тепла еще, видимо, далеко.
— Ешьте, Бер, — сказал он, поставив еду на тумбочку. — Вы спите, что ли?
Бер спал, согнувшись калачиком. Он сильно похудел за последние дни. Штребль разбудил его. Бер поел и снова уснул.
Забравшись к себе на верхние нары, Штребль в рассуждении, чем бы заняться, оглядел комнату: рядом и внизу спали люди, хотя было лишь около семи часов вечера. Кое-кто разделся, большинство же спали прямо в верхней одежде, ничком, уткнувшись в подушку.
Со свистом храпел Франц Раннер. Он, бедняга, работал изо всех сил, но талона не заработал: подвели женщины. Справа от него тихо лежал Ландхарт. Вверху над ним — Шереш. Длинные ноги в пестрых носках торчали наружу. Он тоже еле до лагеря дотащился и почти на себе донес свою супругу. Во сне он всхлипывал. Напротив него — Эрхард. Этот спал на спине, вытянув по бокам огромные ручищи. Широкая грудь в коричневом жилете вздымалась ровно. Отто Бернард скорчился, утратив во сне наполеоновскую осанку и превратившись в жалкого старикашку, напоминающего побитую собачонку.
Поболтать было не с кем, и Штребль прилег, но тут дверь приоткрылась и появилась большая кудрявая голова старосты роты Вебера.
— Хауптман обходит роту, встаньте и приведите в порядок постели!
Штребль недовольно поднялся:
— Вот еще, … побери! Нельзя и отдохнуть. Бер, вставайте!
Немцы с кряхтеньем и бранью поднимались со своих мест и поправляли смятые постели. Только один Ландхарт продолжал лежать, повернувшись лицом к стене.
— Вы что, Генрих, оглохли, что ли? — спросил его Шереш сверху.
— Идите Вы…! — глухо ответил Ландхарт.
— Полно, не дурите, Генрих, с хауптманом шутки плохи.
Хромов широко распахнул дверь. За ним появились одноглазый Петухов и Вебер. Комбат быстрым взглядом окшгул комнату. Он сразу же заметил лежащего на нарах Ландхарта, но промолчал. После нескольких секунд полной тишины Хромов громко обратился к Веберу.
— Староста! Почему все люди сосредоточены по комнатам? Для кого организована библиотека, музыкальный уголок, танцкомната? Почему не посещают политбеседу? Что это за дрыхотня такая в неурочный час?
Вебер опустил глаза:
— Люди устал, господин лагеркомендант.
— Устали! Тут что, все лесорубы? Ага, ага, узнаю, — комбат покосился на Бернарда и Клосса. — Ну, я понимаю, тот устал, кто хорошо работал. А те, кто лодыря корчил? — он подошел к нарам, где лежал Ландхарт. — Староста, в роте имеются больные?
— Нет, господин лагеркомендант.
— Так почему же этот гад лежит? — все больше распаляясь, почти закричал Хромов.
— Ландхарт, штеен зи ауф, — зашептал Вебер. Ландхарт приподнялся и повернулся к комбату.
Его давно не бритое опухшее лицо было мокро от слез. Губы дрожали.
— Скажите ему, Вебер, — еле выговорил он, — что никакая сила не заставит меня снова идти в этот проклятый лес. Я им не работник.
Все испуганно замерли.
— Что он сказал? — спросил Хромов. Вебер медлил с ответом.
— Он просить господин официр дать другой работа, — сказал он наконец. — Ландхарт есть автомеханик. Работа на лес нехорош.
— Ах нехорош! — иронически произнес комбат. — А мне вот «нехорош» командовать вашей свинячьей командой, а приходится. Еще каждый паразит будет мне свои требования выставлять! Вебер, скажи ему, этому болвану, пусть себя сначала в лесу хорошо проявит, тогда переведу в механическую мастерскую.
Хромов вышел, хлопнув дверью. Петухов немного задержался, подошел к Ландхарту и, тронув его за плечо, сказал:
— Не реви, не баба. Я поговорю с комбатом. А теперь, ребята, держите ухо востро! Кто и завтра норму не выполнит, комбат приказал в карцер садить без разговоров. Переведи-ка им, Вебер!
После ухода офицеров сон был забыт. Немцы принялись обсуждать случившееся и дошли до крика.
— Надо требовать, чтобы от нас убрали женщин! — громче всех кричал Раннер. — С ними мы никогда не выполним норму!