Альтман перевел. Хромов усмехнулся.
— Врач вас всех осмотрит. Кто больной — дадим легкую работу. Но учтите, — комбат повысил голос, — симулянтам пощады не будет! Я вам покажу, где раки зимуют!
— Дадут ли нам работу по нашей профессии? — тихо спросил Ландхарт.
— В дальнейшем учтем. А пока — все в лес дрова рубить, а то сами же замерзнете, как сукины дети. Здесь вам не Румыния, а Урал.
Вопросы следовали один за другим. Хромов нетерпеливо махнул рукой:
— Вас не переслушаешь! Вам только дела — языки чесать, а у меня дел куча впереди. Время придет, все узнаете. А пока предупреждаю: комнаты держать в чистоте, к бабам во второй корпус не таскаться. Может, у кого жена или кто-нибудь из родных, спросите тогда разрешение у командира роты. А остальным там делать нечего. Желаете разговаривать — на это есть двор, гуляйте, сколько влезет. Ну, а теперь: есть среди вас коммунисты? Немцы молчали.
— Ну, по-русски хоть кто понимает?
Шесть человек нерешительно вышли из строя.
— Ихь… я немножко понимайт, господин лейтенант, — сказал сгорбленный немец с седеющей головой. — Я есть румыньский коммунист. Пять лет сидел на румыньска тюрьма.
— Как твоя фамилия? — прощупывая немца взглядом, спросил Хромов.
— Грауер. Отто Грауер.
— Ладно, — согласился комбат. — Коммунист или нет, мы потом разберемся. Раз понимаешь по-русски, назначаю тебя старостой лагеря. Но смотри: винтом у меня ходить! А то быстро слетишь. Отвечаешь за всех людей. Понял?
— Понял, — Грауер поклонился.
Хромов осмотрел остальных и ткнул пальцем в трех.
— Назначаю старостами рот. Петухов, Звонов проинструктируйте их.
Комбат вышел. Петухов почесал в затылке.
— Как их проинструктируешь, если я, к примеру, ни фига по-немецки? Альтман, иди помогай, что ли…
Роты распустили, немцы разбрелись по комнатам. Штребль забрался на верхние нары, где было его место. Против него лежал плотник Эрхард, крупный пожилой человек.
— Ну как, Ксандль, нравятся тебе твои права и обязанности?
— Что ж, ничего… Обязанностей, правда, больше, чем прав, но это не страшно. Вот еды маловато. И заметь, Штребль, русские офицеры едят ту же дрянь, что и мы. Я видел, как наш Одноглазый Лейтенант уплетал в столовой похлебку из зеленой капусты.
— Но что хуже всего, так это то, что у меня кончается табак, — печально заключил Штребль и повернулся лицом к стене.
3
Две недели лагерь был на карантине. Немцы продолжали томиться от безделия. Изредка выпадал наряд попилить дров в баню или на кухню, разгрести снег во дворе, убрать помещение. Вечерами молодежь собиралась на танцы, женщины занимались рукоделием, мужчины играли в шахматы.
Штребль пытался несколько раз вечерком проникнуть в женский корпус, где у него было много знакомых, но староста женской роты, маленький, худой, как мальчишка, Герман Рот, всякий раз вежливо преграждал ему дорогу:
— По распоряжению хауптмана мужчинам не разрешается посещение женского корпуса.
— Евнух проклятый! — недовольно ворчал Штребль. Если в первой роте еще чувствовалось какое-то оживление: люди разговаривали, читали газеты, играли в шахматы, собирались на танцы, то во второй царило полное уныние. Крестьяне, или, как их называли, «бёмы», сидели хмурые, молчаливые, безразличные. Изредка вспыхивали ссоры, доходившие иногда до рукопашной. Уже на третий день к Звонову в приезжую прибежал начальник караула.
— Товарищ младший лейтенант, немцы ваши передрались!
— Из-за чего же это? — испуганно спросил Звонов.
— Не могу знать. Только здорово цапаются! Звонов помчался в лагерь. В коридоре второго корпуса было полно народа.
— По местам! — заорал он.
Толпа схлынула. Белобрысый Шпайбауер, прислонившись к стенке, вытирал кровь, капавшую из носа. На полу усердно работали кулаками два бёма. Кто-то корчился под ними, неистово дрыгая ногами. Остальные смотрели на драку безучастно, спрятав руки в кармашки штанов.
Звонов потянулся к кобуре.
— Встать, гады! Стрелять буду!
Окрик подействовал отрезвляюще. С полу поднялись братья Суттеры, Фердинанд и Генрих. Лица их были красны и исцарапаны, одежда порвана. На полу обессиленно лежал шестнадцатилетний щуплый парнишка Сеппи Беккер. Он был сильно избит и с трудом сдерживал горькие рыдания.
Звонов не выдержал:
— Ну паразиты! Вдвоем бить ребенка! В карцер обоих! Ну гады, ну сволочи!
Бледный староста второй роты, с трудом говорящий по-русски, объяснил, что мальчик взял без спроса у Суттера его посуду и принес в ней суп. Суттер увидел это и выплеснул суп Беккеру в лицо. Тогда мальчишка назвал Суттера «грязной бёмской свиньей». Суттер и его брат принялись бить Беккера, а Шпайбауера, который заступился за мальчика, тоже ударили по лицу.