Кристианыч сфотографировался в выходной с внуками Бабца, фото увеличил, обрамил и поставил перед глазами, начал поддевать под рубаху тельняшку, неожиданно признался, что имел некоторое секретное отношение к становлению советского подводного атомного флота (а прежде любил по трудовой книжке доказывать, что до префектуры нигде, кроме Министерства жилищно-коммунального хозяйства РСФСР, ни часа не работал — коммунальщик, профи!), установил на подоконник модель подводной лодки 667А проекта «Навага», на душных совещаниях украдкой шептал префекту: «Продуть бы цистерны…» — и мог, вдруг как-то потемнев, посреди застолья стихами сказать: «В ней закон: иль живы все, или всем одна могила… Перед смертью в лодке все равны»…
Никто не останавливался, выскальзывали на волю. Глава управы Верхнее Песчаное Хериберт бросил на ходу:
— Я заму му кал ся, — и убежал.
Фриц, начальник управления муниципального жилья, с кровавым полуослепшим глазом, говорившим о возобновившемся зашибании, со стремительной статью хищной птицы, — тоже мимо, погрозил только пальцем:
— Принято ли среди нормальных пацанов опаздывать? Видишь, подхватил где-то вирус — разрушает сосуды в глазу.
Эбергард легко соврал вдогонку:
— Почти не видно, — и крикнул нарядно-седому румяному главе управы района Смородино Хассо: — Хоть ты-то остановись! Поедем съедим что-нибудь. Возьмем рульку!
— Так ведь пост сейчас какой-то, — Хассо смотрел строго; все говорили: Хассо будет префектом, — я на посту. — Вдруг заменил лицо и со счастливым, перезревшим, замироточивым дружелюбием закланялся проползавшему мимо Кристианычу, кивая, кивая, соглашаясь с чем-то недоступным человеческому слуху, еще и в спину, и для надежности добавочно еще, потом только разогнулся и поскорее выдохнул, словно наглотался вони, и прошептал:
— Как-то на меня поглядел, а? Зря я с тобой… Кристианыч, ба-алин… Слыхал? На Ключевой горе высадил елочками буквы БЕИ — Бабец Егор Иванович. Если глядеть с вертолета — видно. Или из космоса, — и неприятно привалился к Эбергарду. — Поехали к бабам. Есть тут место на Болотной, караоке-клуб. Девки реально красивые. Выходят в зал, садятся к тебе на колени. Почти голые. Трогают за все места. Это бесплатно. Выбираешь и идешь в отдельную там… Короче, шесть тысяч. На сколько хочешь.
— А потом лечись.
— Да че ты, опять?! — разозлился Хассо, ни на кого не обижался: недальновидно обижаться, только на никчемного Эбергарда мог. — Они медосмотр проходят!
— Дома жена ждет, — Эбергард чуть не прибавил «беременная».
Хассо отвернулся и пошагал без прощаний, случайно отвернувшись от окружных депутатов гордумы от «Единой России» Иванова-1 и Иванова-2, в обнимку двигавшихся по пустеющему фойе (встретившись, депутаты ходили только в обнимку): к бабам Хассо почему-то не ездил один. Иванов-1, режиссер фильмов о милиционерах Советского Союза (сейчас под его именем серьезные люди приватизировали кинотеатры по правильным ценам), отрастивший кудри до плеч, на встречи с избирателями всегда приходивший пьяным и с худощавыми «помощницами» потрепанного вида, остановился расцеловать Эбергарда, наматывая шарф, объявил:
— Старик, надо увидеться! — но, кажется, не узнал.
Иванов-2 (он один никогда не спешил, щуплый и показательно бодрый, всегда с неподъемным портфелем, как командировочный, что в городе одним днем, между поездами) бережно подержал ладонь Эбергарда в своей, что-то добро высматривая в глазах:
— Медиа-магнату доброго здоровия! Друг Эбергард, если кратко: я серьезно укрепился за последнее время и укрепляюсь еще. После выборов займу пост вице-мэра. Предлагают префектуру на выбор, но это, согласись, уже не мой уровень. После назначения мне потребуется команда. Могу рассчитывать на тебя?
— Конечно.
Всех проводил, всем улыбнулся, послал веселую эсэмэску Эрне. Выберусь на улицу, куплю арбуз, но не большой, средний. Всё, что он покупал из ягод и фруктов, они с Улрике не успевали есть; гниль и мошкара — приходилось выбрасывать. Покупал больше, чем надо. Еще не привык, что семья другая, поменьше. Что дочери нет.