— Давайте побыстрее. Открою вам кабинет, а сам смоюсь отсюда.
— Не получится, друг, — Флаке успокаивающе кладёт руку ему на плечо. — Через главный вход ты уже не свалишь — слишком подозрительно, а до подвала тебя никто провожать не пойдёт. Побудешь с нами, и как только закончим, все вместе отчалим через подвал.
Ничего не ответив, Кирилл как-то грустно вздыхает. Предчувствия у него нехорошие. Он молча достаёт ключи — два от обычных замков и один от электронного — и передаёт их в руки Тиллю.
Отворить дверь — дело нехитрое. Проникнув внутрь, фонарики приглушают, оставляя лишь тот необходимый заряд мощности, который не позволит всей честно́й компании блуждать по служебным хоромам вслепую. Кирилл хотел было остаться снаружи, “на шухере”, по его собственному выражению, но Тилль бесцеремонно затащил парня в кабинет. Доверие доверием, а рисковать почём зря никто не хочет.
— У нас свои шухера́, не боись, — коротко поясняет он перепуганному парнишке.
Дав глазам привыкнуть к темноте, Лоренц интуитивно направляется в левый от окна угол. Вот он — сейф. В нём вся суть. Некоторое время разглядывая бронированную коробку размером с небольшой шкаф, Лоренц невольно переполняется восхищением. Такое сооружение, оно кажется надёжным, как земная твердь, и неприступным, как небесная гладь. Проведя ладонью по гладкой дверце, затем — по замку доступа, Флаке мечтательно закатывает глаза. Он тысячу раз раздумывал над тем, станет ли он читать список, если тот, нет, когда тот попадёт в его руки. И вот список уже почти в его руках, а он ещё не решил. Читать будет страшно. Особенно записи за тот год, когда он стал сиротой. Но похоже, ему придётся через это пройти. Обжечься последний раз, чтобы выйти из огня здоровым и обновлённым и больше никогда не смотреть назад. Лоренц достаёт флешку с раскодировкой и дрожащей рукой тянется к замку...
Флаке так сосредоточен на своей миссии, что не сразу замечает, как забившийся в угол подальше от окна Тилль сперва нервно прижимает наушник к уху, затем шёпотом с кем-то переговаривается. Как меняется его лицо, скрытое тенью и едва различимое во мраке казённого кабинета. “Стой!”, — кричит он шёпотом и, оторвав руку от уха, начинает выписывать ею в воздухе некое подобие креста. Жест означает “Стой, не надо!”, но со стороны выглядит так, будто Линдеманн просто сошёл с ума.
— Да в чём дело? — раздражённый тем, что его отвлекают от задачи всей жизни, Флаке бросает на напарника недовольный взгляд.
— Всё пропало! — продолжает кричать вполголоса Тилль. — Стас говорит, что в ФСБ поступил сигнал тревоги! В здании Управления сработала сигнализация!
— Как... — только и может ответить Флаке. Они прошли весь путь, не оступившись ни разу. Тишина остаётся тишиной, а тьма — тьмой. Ни сирен, ни красных мигалок. Как же так вышло?
Тилль, выполняющий роль связного, продолжает разговор с офисом.
— Оказывается, в кабинете генерала на пятом этаже есть своя система электронной защиты! О ней даже штатные охранники здания не в крусе...
Все взгляды в момент направляются в сторону пятящегося к двери Кирилла.
— Я ничего не знал, — бормочет он, — у меня есть ключ и всё! Я не знал ни о какой сигнализации!
Всё указывает на подставу, но лицо паренька настолько перекошено ужасом, что заподозрить его в сговоре с генералом даже с натяжкой не получается.
— Сами подумайте, зачем мне это надо, — продолжает оправдываться он, — если б я хотел вас сдать, то вас повязали бы ещё на входе! Или по пути сюда... Или отряд спецназа ждал бы прямо здесь, в кабинете...
— Да заткнись ты, — непривычно грубо одёргивает его Тилль. Он с ещё большей силой вдавливает наушник в ухо — на том конце невидимого провода продолжают говорить. — Есть информация, что он недавно установил тайминг-режим действия электронного ключа: если тот срабатывает в часы, когда генерала нет на месте, на центральный пункт поступает сигнал. Кречетов лично может включать режим, покидая кабинет...
— Ну и что! — Флаке почти орёт. — Вскрываем сейф, хватаем список и валим через подвал. Пока они сообразят... Нас не догонят!
— С ума сошёл, — прерывает его Ридель. — Пока ты будешь возиться с замком, нас всех загребут прямо здесь! Времени нет! Вы как хотите, а мы валим, — он крепко хватает молчаливую Диану и тянет её к выходу.
Но путь им преграждает Линдеманн.
— Никуда вы не пойдёте. Никогда мы не разделялись и сейчас не будем. Свалим все вместе. Лоренц, собирайся. Наш план не сработал, но у нас ещё есть шанс не преподнести себя на блюдечке для расправы.
— Без списка я не уйду, — Флаке, кажется, взял себя в руки и даже немного успокоился. — Вы все можете идти, вы знаете, где выход.
— Да блять! — Линдеманну ещё есть что добавить, но его тираду снова прерывает голос из наушника. — Круспе передаёт, что к зданию уже едут два наряда! Если валить — то прямо сейчас! Надеюсь, они не обнаружат наши машины на подъездах...
За спорами и пререканиями компания не успевает заметить, как перетрусивший Кирилл, воспользовавшись суматохой, сумел-таки выскочить из кабинета. Первой пропажу проводника замечает Диана и, не тратя времени на пояснения, выбегает в коридор. Коридор пятого этажа пуст, но звук спешно удаляющихся шагов ещё доносится откуда-то издалека. Из-за угла. Сориентировавшись с направлением, девушка бежит на звук и успевает схватить беглеца за секунду до того, как дряхлый лифт с грохотом и треском открывает свои двери на пятом этаже.
— Куда пошёл, или с нами, или никак, — шипит она, бесстрашно хватая его за плечо.
— Отвали! Я лучше сдамся сейчас, чем меня пристрелят! Думаешь, с вами церемониться будут? Как только вас поймают, об этом сразу же сообщат Кречетову, и уж поверь, он такого шанса не упустит! Он прикажет вас пристрелить, и дело с концом!
Отпустив плечо парня, Диана задумывается: а что, если он прав? Это же подарок судьбы для генерала! Их тела вынесут из здания в чёрных мешках, а СМИ на следующий день сообщат, что бравым сотрудникам ФСБ удалось отразить попытку захвата ведомственного здания, террористы были ликвидированы на месте... Так ведь обычно и говорят: если террористы, то не погибли, не умерли, даже не убили их — злодеев всегда именно ликвидируют. Как нечто бездушное. Или неодушевлённое? И на её родителях навсегда повиснет клеймо “родственников террористки”. Звучит, как “сын врага народа”, только наоборот.
— Тем более! — отвечает она, уже куда более ласковым тоном. — Если нас пристрелят, неужели ты думаешь, что тебе простят предательство? На трибунал себе ты уже заработал. У тебя два выхода — идти до конца или... Подумай о Кате, — хватается за спасительную ниточку убеждений она. — Пока никто не знает, что ты в этом замешан. Ключи мы и сами выкрасть могли, в этом даже никто не усомнится. Но если сдашься...
— Чёрт! — ругается парень, сплёвывая на пол.
До жути раздражающий звук гремит в ушах у обоих — так бьётся птица в клетке или сердце в груди. Едва переведя дыхание, Диана вдруг осознаёт, что никакое это не сердце. Створки старого лифта, всё это время удерживаемые от полного смыкания носком Кириллового ботинка, грохочут, пытаясь закрыться, вновь и вновь, и звук этот оглушающим эхом разносится по пустым этажам здания. Громыхает, как в каменоломне — наверняка, шум уже успел донестись не только до первого этажа, но и до шлагбаума.
— Идиот, — шепчет она и резко дёргает парня на себя, отчего тот, едва не упав, наконец убирает ногу из зазора входа в лифт, и дверцы со скрежетом захлопываются, после чего удаляющийся гудёж подъёмного механизма и высвечивающиеся на заляпанной панели у кнопки вызова циферки от пяти до одного оповещают ребят о том, что лифт едет на первый этаж.
— Но... я ведь не нажимал кнопку, — заикаясь, мямлит Кирилл.
— Зато они нажали, — отвечает Диана, таращась в пол. Она будто пронзает взглядом пять этажей насквозь и почти уже видит, как охранники, разделившись и отправив одного по пожарной лестнице, достают оружие из кобуры и ждут лифта, чтобы направиться прямо к ней. К ним. — Нужно предупредить остальных!
Ребята бегут обратно к генеральскому кабинету, а цифры на электронной панели лифта неумолимо сменяют друг друга уже в порядке возрастания: 1, 2, 3, 4, 5…
====== 39. Взаперти (Есть люди, которые принимают решения) ======
Ужин в больнице в семь, сразу после часов посещений. За несколько дней Ольга привыкла к однообразному и скудному больничному меню — она ходит в столовую по расписанию, но не для того, чтобы поесть, а скорее, чтобы отвлечься. Текучка в отделении невероятная: соседки по палате, шокировшие новенькую своими жуткими историями в первый же день её пребывания в лечебнице, уже выписались, на их место пришли другие, со своими историями, и со временем их рассказы перестают шокировать или даже удивлять, а лицезрение разбитых в мясо физиономий, переломанных конечностей и переливающихся всеми цветами радуги гемотом оборачивается рутиной, обыденностью. Наверное, так люди и становятся чёрствыми — когда изо дня в день человек вынужден существовать в кошмаре, очень скоро он обрастает бронёй, ощетинивается иголками, глаза его зашориваются, а слух становится избирательным. Организм вынужден защищаться, обретая умение останавливать всю грязь и мерзость на внешних подступах, не позволяя тем проникнуть глубже и стать частью души. За сарказмом таится неуверенность, а за цинизмом — страх. Сидя в одиночестве на лестничной клетке между этажами, на широком подоконнике, уютно подогреваемом снизу батареей, Ольге кажется, что за эти дни она научилась понимать медиков. Их толстокожесть и непробиваемость, кажущееся равнодушие, с которым они встречают в своих чертогах очередную покалеченную пациентку или провожают кого-то, кому повезло меньше, в морг. Без брони они не смогли бы лечить, и если бы каждый врач пропускал всю боль, что океанами выливается на него в ходе дежурства, через себя, в профессии давно остались бы одни отмороженные на всю голову психопаты. Ольга ходит в столовую, чтобы понаблюдать за людьми, именно понаблюдать — от общения она уже устала.