— Не думал, что когда-нибудь скажу подобное, но кажется, ты похудел.
Линдеманн медленно проводит кончиками пальцев по голой ноге партёра, которая стройна, длинна и кажется бесконечной.
— На самом деле, это ты похудел, — Флаке хихикает от щекотки и в отместку щиплет Тилля за живот — туда, где, насколько он помнит, когда-то было пузико. — Очень похудел. Что с тобою сталось?
— Возраст. Нервы. Тоска. Волосы на голове редеют, а в носу и на груди — напротив, пускаются в рост. Да ещё и седые. И да, я стал больше курить.
Откинувшись на подушки, Тилль закуривает, не обращая внимания ни на протестующее бурчание Флаке, ни на отсутствие в спальне пепельницы. Пепел летит прямо на гладкий мраморный пол, и это так естественно.
— Как был мужланом неотёсанным, так и остался. Кстати, слышал про Кречетова? Что думаешь?
Новость об обнаружении тела опального генерала появилась в российской прессе около полугода назад и прошла почти незамеченной. Если бы друзья не скинули пару ссылок — даже Флаке не узнал бы о том, что тело, в котором с трудом, при помощи генетической экспертизы, опознали бывшего кандидата в губернаторы Мценской области, было обнаружено на одной из подмосковных строек. Тело было сильно изуродовано, эксперты подтвердили наличие следов пыток. По заявлению прессекретаря МВД по Московской области, установить точную дату смерти пока не удалось, но кажется, генерал был жив ещё несколько недель после своего исчезновения. Труп запрятали в бочке с химикатами, и обнаружили его случайно — при утилизации строительного мусора. K тому времени все уже давно уверовали, что благодаря деньгам и связям генералу удалось бежать за границу, и история успела подзабыться. Новость об обнаружении останков погремела неделю-другую, и интерес к ней со стороны широкой публики сошёл на нет. Наиболее неугомонные блогеры ещё пытались муссировать тему возмездия — мол, неизвестный мститель из народа вынес свой приговор от лица родственников всех жертв коррумпированного чиновника. И люди даже верили в это — во “мстителей из народа” всегда верят, так проще жить.
— Я ничего не думаю. А ты?
Последнюю фразу Линдеманн произносит тихо, заискивающе — он знает, что тема эта для Лоренца острая, личная. Он знает, что Флаке долгие годы грезил расправой над своим кровным врагом. Он отомстил, хотя рук не замарал. Наверняка он разочарован — у него в какой-то степени украли мечту...
— А я думаю, что всё вышло так, как и должно было. Грех жаловаться. Этот сибирский олигарх грамотно всё устроил — на его след никогда не выйдут. Мне только жаль, что мы своё детище всё-таки потеряли.
— Ну не совсем! ММК процветает, ребята неплохо справляются, даже роялти отчисляют вовремя, а ведь вполне могли бы забить на бывшего начальника. Если бы ни деньги из России, даже не знаю, на что бы я жил последние месяцы...
Лоренц молчит — какой смысл говорить о том, что и так на поверхности? Они вложили всех себя в это производство и потеряли над ним контроль. Теперь ММК сам по себе, а они — сами по себе. О былых заслугах напоминают лишь ежемесячные отчисления — о них никто не договаривался, но ребята там, во Мценске, решили, что так будет честно. А им обоим в Россию путь закрыт. Да уж, не об этом они мечтали.
— Мы начнём всё с нуля, но в другом месте. У меня куча проектов. Сидеть без дела я не намерен. Сперва проведём ревизию активов, потом составим план. Одного мы не потеряли — надёжную команду. Что ни говори, а друзья...
Линдеманн уже не слушает — он услышал всё, что ему было нужно. Он услышал это слово: “мы”. Глубокая ночь осаждает летний город, до жути неудобные шёлковые простыни приятно холодят кожу, Флаке разглагольствует, задрав ногу и размахивая ею в воздухе. Налюбовавшись, Линдеманн затыкает любимого поцелуем, а тот делает вид, что сопротивляется. Тонкие косточки врезаются в белую кожу, грозя вот-вот её проткнуть. Линдеман вжимает Флаке в простынь и шепчет: “Wir sind wir”.
====== 44. Четырнадцать месяцев спустя (Эпилог. Да, это конец) ======
Едва переступив порог своей новой старой квартиры — той, в которой росла, прежде чем отправиться в интернат, и которую по решению суда получила в своё единoличное распоряжение лишь недавно, Машка невольно выругалась. Гадюшник встречал скисшей атмосферой застарелого перегара и нечеловеческой безнадёги. Коридор, тёмный, под потолком которого вместо светильника болтался перерезанный провод, являл собой нагромождение старых дээспэшных шкафов, под завязку набитых проеденным молью барахлом. Отошедшие от стен выцветшие обои, насквозь пропахшие сигаретным дымом, местами были продырявлены последствиями пьяных побоищ, а дыры и вмятины — кривобоко заклеены постерами с полуголыми девицами из газет типа “Спид Инфо”. Пол кухни покрывал такой слой грязи, что растворить его не смогли бы даже Мистер Проппер с Мистером Мускулом на пару да наглoтавшись кислоты, и кроме бытовой грязи налёт мерзости оказался щедро сдобрен трупами разномастных насекомых. Страшно представить, что творилось здесь, когда в квартире ещё была еда — но мама умерла давно, а сожитель, обманом завладевший жилплощадью сильно пьющей женщины, сам здесь обитать явно не собирался — остаётся загадкой, как он ухитрился выставить квартиру на продажу, в таком-то состоянии. От созерцания всего этого кошмара, у Машки зачесались ноздри, затем — ноги, а вслед за ногами, кажется, даже кроссовки зачесались, и, не рискуя проходить дальше прихожей и кухни, Машка вылетела в подъезд, хлопнув дверью с силой, удвоенной веянием сквозняка, и от стены рядом с местом, где когда-то находилась кнопка звонка, отлетел большой плоский шмат сероватой штукатурки. Девчонка ещё долго стояла на лестничной клетке, с теплотой и благодарностью вспоминая небогатые, но чистые комнаты своего интерната и шумное, но всё же по-домашнему уютное общежитие колледжа. Ещё час назад, таращась в окно маршрутки, что везла её в некогда родной район, она с упоением предавалась мечтам о том, как уже завтра соберёт вещи и переберётся наконец в свою законную, личную квартирку. Теперь же она почти плачет: столько времени и сил потрачено было на суды, так велика была радость от конечного решения судьи — торжества высшей земной справедливости, а сейчас кажется... неужели, всё это было зря? Денег на ремонт нет, и если со стройматериалами друзья ещё смогут частично помочь, то рабочих она не потянет — нечем платить. А для того, чтобы начать обустройство пропащей жилплощади своими силами, ей точно не хватит духа: эта хата — филиал преисподней. И Машка, сумев предотвратить раскисание — предтече уныния, направилась на остановку: ещё одна поездка на маршрутке — и она дома, в общаге. В конце концов, из казённых хоромов её пока никто не гонит, защита диплома не за горами, да и работа не ждёт, а в свете последних событий трудиться на ММК придётся даже самозабвенней прежнего. Ну а вернуться к идее создания собственного маленького мирка она всегда успеет.
Таким выдался её первый выходной день после выборов. С тех пор прошло больше года, и в её жизни многое изменилось. И сейчас, сидя в своей квартире, практически заново выстроенной, она предаётся мечтам совсем иного рода.
Флаке не подвёл. Уже находясь в КПЗ, он нашёл возможность связаться с ней, хотя самому ему тогда было совсем не до забот о будущем подопечной сиротки. Через нотариальную доверенность он наделил свою юную протеже средствами и полномочиями. Он, как и обещал, дал ей возможность проявить себя, и смекнув, что другого шанса в жизни может и не быть, она ухватилась за хвост нежданной удачи со всем присущим ей энтузиазмом. Столовая на территории ММК стала её первым проектом: пробой пера, полигоном для экспериментов, ставкой на всё или ничего. После бессонных ночей корпения над бизнес-планом и финансовыми расчётами, после противоречивых раздумий и боязливых самокопаний, стало ясно: общепиту — быть. Один из пустующих цехов переоборудовали в соответствии с новыми реалиями, и работа закипела. Недорогая домашняя еда, приготовление которой в стеснённых условиях удалось быстро поставить на поток, вскоре завоевала славу не только среди сотрудников предприятия, но и далеко за пределами комбината. Со временем пришлось даже обзавестись дополнительным КПП — специально для посетителей столовки “со стороны”, и совсем скоро стало очевидно — одной столовки городу маловато. Подсчитав накопленный капитальчик, без пяти минут дипломированный повар-кондитер сняла с личного счёта все скрупулёзно, по копейке собранные с прибылей сбережения, и вложила их в новое заведение общепита — под тем же “брэндом”, для чего пришлось выкупить давно пустующую кафешку на первом этаже жилой пятиэтажки в одном из типовых спальных кварталов города. Благодаря дельному совету более сведущих коллег, Машка даже зарегистрировала собственную торговую марку — а то мало ли, расплодятся подражатели, репутацию ей испортят... И снова всё сначала, правда на этот раз — уже по накатанной. На первых порах она лично командовала на кухне, натаскивая поваров из числа второкурсников родного колледжа, с радостью подвязавшихся работать на полставки — так, чтобы всё по закону и не в ущерб учёбе. Основной упор шёл на строгое соблюдение рецептур по ГОСТу и добротную порционность — главные преимущества её стряпни перед конкурентами. После учила неопытных бухгалтерш, нанятых по тому же алгоритму, что и повара, вести учёт и общаться с проверяющими инстанциями. А через пару месяцев, заглянув в стены своего нового детища в обеденные часы и не обнаружив в зале ни одного свободного столика, развернулась и потопала знакомой дорожкой: снова в банк, за средствами на очередное начинание. Через год сеть разрослась уже до шести общепитов в разных районах города, и придя в отделение Сбербанка в очередной раз, Машка не стала снимать наличность — вместо этого она сделала крупный денежный перевод на счёт ремонтной компании. Ремонт занял почти два месяца, и это были не просто реконструкционные работы, а настоящее перерождение. Зачистив грязную халупу до бетонных стен, работники буквально нарастили новое мясо на старом скелете, а чтобы о былой атмосфере уже точно ничего не напоминало, снесли межкомнатные перекрытия, преобразовав малометражную двушку в просторную современную студию. И заехав наконец в ещё пахнущие обойным клеем и свежей краской хоромы, владелица глубоко вдохнула, и не было для неё на свете воздуха слаще. Закупившись мебелью, бытовой и кухонной техникой по минимуму — дабы не захламлять пространство, Машка снова вздохнула, на этот раз — с долгожданным облегчением. Вот теперь можно собирать чемоданы и выезжать из общежития. Вот теперь она — настоящая хозяйка своей жизни.