Молока было до невозможности много, и родители, благородно принявшие на себя все заботы по уходу за новорождёнными, приносили их матери на кормление строго по расписанию. Диана даже ночью не вставала, когда они орали — именно так, вместе: стоит заорать одному, и второй подключается неминуемо. Пока родители меняли памперсы, бегали по поликлиникам и занимались прикормом, их дочь ворочалась в своей постели, прикрывая голову подушкой, чтобы её рыданий никто не слышал.
В день итогового заседания по делу Оливера она проснулась ни свет ни заря: не от волнения за суженого или яркого света в глаза, а оттого, что левая нога подозрительно дёргалась. Эти резкие, непривычные и болезненные подёргивания словно сорвали пыльные покровы с её существования. Заседание длилось весь день, но она на него не пошла — она вызвала такси, и в сопровождении отца отправилась в больницу. С того дня для неё начались сеансы физиотерапии и ночные бдения у кроваток орущих сыновей. А Оливер вернулся на следующий день и разделил с ней всё это.
Память — штука страшная. Почему-то Диана уверена, что близнецы тая́т обиду и в будущем непременно припомнят ей попустительское отношение к их примитивным потребностям в первые недели жизни. Им уже девять месяцев, и они почти взрослые, а она уже давно избавилась от коляски и даже от трости, и ходит сама, хоть и не очень резво. Но чувство вины никуда не делось. Диана считает, что если она и оправдала чьи-то ожидания, то только свои: она — никудышная мать. Родить самостоятельно не смогла, взрастить — тоже, а сейчас, когда вроде бы всё наладилось, бежит из дому, напросившись на работу к Володьке-матерщиннику. Тот не отказал — ему нужны толковые люди, которым можно доверять. И всё же она бежит — настоящая мать-кукушка. Невесёлые раздумья крадут всё время: взглянув на часы, Диана неспешно встаёт, оставляя на столике несколько купюр. Пора.
Олли уже ждёт. На самом деле, он уже с час как толчётся под часами исторического здания городского главпочтамта — на излюбленном месте встреч всех городских гуляк. Долговязый мужик с блестящей лысиной, чёрной бородкой и двойной коляской неизменно привлекает к себе всеобщее внимание — колоритный персонаж. Но плевать он хотел на внимание кого-то там: он слишком долго пробыл взаперти, вдали от тех, кому он дорог, и сейчас использует каждую минуту, чтобы наверстать упущенное. Вернувшись, он первым делом забрал Диану с детьми из квартиры родителей — заботиться о них было для него не делом принципа, а вопросом выживания. Теперь они — семья, хоть пока и неофициальная. Незнакомый дядя сразу пришёлся мелким по душе, а ведь он опасался, что они его не примут. Они ещё толком не говорят, но Олли спокоен — когда заговорят, для них он будет только “папа”. Он щупает маленькую бархатную коробочку в нагрудном кармане белой рубашки — уже сотый раз за час, словно опасаясь, что она вдруг возьмёт и исчезнет. Утром он сбегал в ювелирный и купил ко́льца: одинаковые, одно большого размера и одно — поменьше. Диана будет ругаться. Ну и пусть.
Одиннадцать месяцев в СИЗО выпили из Риделя всю жизнь. От заседания к заседанию тени под некогда ясными синими глазами становились всё глубже, и без того острые скулы становились рельефнее, как и мускулатура — в камере-одиночке его переполнял гнев, и чтобы не убить себя раньше времени, Ридель налегал на простейшие физические упражнения, посвящая почти всё своё время только им и сну. От заседания к заседанию он всё ждал, когда она придёт и выступит в его защиту, и хотя адвокат и уверял, что от её показаний толку не будет, скорее всего он просто врал. Не потому, что адвокат плохой, а потому что точно знал — Диане Оливер больше не нужен. Но он не прекращал звонить, а короткие разговоры с девушкой так резали по сердцу... И он придумал звонить не ей, а её родителям. От них он узнавал о здоровье Дианы, о том, как растут малыши, и вообще — они просили его скорее вернуться, а ведь он их даже никогда не видел. Интересно, сама Диана знала об этих разговорах? Позже выяснилось, что нет.
Оливеру вменяли участие в нескольких убийствах, и его не отправили на зону после первого же заседания лишь потому, что на его причастие к вменяемым преступлениям не указывало ни одной прямой улики. Он засветился везде, нигде не наследив, как-то так. Прокурор вёл дело спустя рукава, но судью такой расклад не устраивал. Отпускать головореза на потеху публике не хотелось, хотя все понимали — рано или поздно придётся. Накануне итогового заседания, на котором и решалось его будущее — отправится ли он домой, во Мценск или в Германию, или же в далёкое путешествие по Транссибу — Оливер вызвал к себе Евгения Михайловича и попросил денег. Ему нужна была большая сумма — охранники в изоляторе за хорошее вознаграждение могли доставить ему средства для сведения счётов с жизнью прямо в камеру. Ридель решил, что если его осудят, он покончит с собой. Адвокат денег не дал — лишь покрутил пальцем у виска, исподволь нервно покусывая щёку. Адвокат не на шутку испугался — все-таки большие, детские, чистые глаза Риделя не могут врать. Заседание длилось восемь часов, по истечении которых обвиняемого освободили из-под стражи в зале суда. Адвокат довёз его до дома Дианиных родителей и, проводив долговязого взглядом, напился прямо там же — у подъезда, не заглушая мотор.
Завидев девушку, шагающую ему навстречу неуверенной, но вполне изящной походкой, Олли воссиял радостью. Пока она приближалась, он любовался: она сильно изменилась — длинный хвост сменила на строгое каре, потеряла в весе, почти перестала улыбаться — но это всё ещё та девушка, которую он встретил в приёмной Линдеманна почти два года назад.
— Ты почему панамки им не надел! Солнце же печёт, — у Дианы любое общение с ним начинается с упрёков, но Олли это всегда устраивало. — Раз и два-с, Пашке и Сашке, — она цепляет на белобрысые головки по красной кепке, и сыновья приветствуют её широкими улыбками редких, едва проклюнувшихся зубов. — Волнуешься?
Она снова обращается к Олли.
— Четыре выходных взял, — отвечает он, будто это хоть что-то объясняет.
Диана понятливо кивает: Олли трудится на ММК начальником службы внутренней безопасности. Это как Володька в былые времена, плюс ещё много функций — ведь с тех пор предприятие сильно разрослось.
Они направляются в ресторан при гостинице. Вчера приехали родные Риделя: отец, мачеха и сводный брат. Наконец они познакомились с внуками и... матерью их внуков. А сегодня им предстоит познакомиться и с родителями матери их внуков. Волнуются все.
Зря волновались — обед в семейном кругу получается шумным и каким-то даже слишком позитивным. Или так просто кажется людям, не привыкшим необузданно веселиться? Когда тарелки из-под горячего уже унесли, а десерт ещё не подавали, Олли вдруг достаёт свою коробочку и произносит: “Нам пора пожениться”, — именно так, топорно, ожидаемо, без изысков. Все умолкают, а Диана, скорчив недовольную мину и придирчиво осмотрев кольцо со всех сторон, надевает его на безымянный палец... Оно впору, она улыбается, хвалит Оливера за выбор, все хлопают. Почти как в прошлый раз, в кабинете Линдеманна, когда он подарил ей первое кольцо в честь первого предложения. Теперь у неё уже два кольца — одно на левой руке, а второе она заботливо прячет обратно в коробочку, воссоединяя с близняшкой более крупного размера — пусть ждут своего часа. Это не обед в кругу родственников, а кино про счастье. Пашка, до этого равнодушно облизывающий ложку, перепачканную в икре, что подавали к блинам, вдруг хватает со стола пиалочку со сметаной и швыряет её в маму. Не попадает — пиалка пролетает мимо, растеряв в полёте всё содержимое. Теперь уже каждый за столом занят своим делом — одним и тем же: оттиранием волос и одежды от сметанных брызг. Диана — не исключение. Поскрёбывая ногтем по белой капле на лацкане чёрного жакета, она тихонько выругивается и вдруг понимает: это не кино. Всё по-настоящему.
Уже почти одиннадцать вечера. Оливер искупал детей и уложил их спать — обычно вечерние процедуры так затягиваются, что по их завершению он сам только и в состоянии, что мечтать: вот бы и его кто покормил, искупал да спать уложил. В поисках чего-то лёгкого перекусить на сон грядущий, он забредает на кухню. Собака давно сопит под холодной батареей, а Диана хозяйничает за кухонным столом. Ожидания обмануты: вместо ложек и поварёшек в её руках цветные гелевые ручки и конверты...