И он завёл себе новую мечту: обустроить в подъезде шесть гостевых квартир — по числу друзей. Пусть они приезжают в любое время, когда захотят. Как ни крути, но этот подъезд на каком-то энергетическом, метафизическом уровне навсегда останется их общим местом. И пусть у каждого уже свои семьи — пускай приезжают с семьями. Пусть двое и вовсе никогда больше не переступят порог этого дома — их квартиры останутся за ними навсегда. Круспе влюблён в своё прошлое, хоть оно и было синонимом его одиночества. Отринув воспоминания, он возвращается к дочке и даёт ей соску. Наконец угомонившись, она вскоре засыпает — выходные в пансионате вымотали всех, даже её. Круспе может бесконечно долго смотреть на ребёнка: его дочь — символ того, что он больше никогда не будет одинок.
Раз уж выдалась минутка, можно и покурить. Жена настрого запретила дымить в квартире и даже на балконе — теперь он выходит во двор, а иногда и на крышу. А иногда ему лень, и он никуда не выходит — с рождением ребёнка и появлением в его жизни всех сопутствующих ограничений, курить он стал заметно меньше. В поисках пачки и зажигалки Рихард ощупывает карманы несвежих брюк, брошенных рядом с корзиной для грязного белья, и прикидывает, чем займётся завтра. Супруга предупредила, что задержится допоздна: очередной процесс над каким-то мздоимцем — выкормышем предыдущего режима, выжимает из неё все соки, а уж после продолжительного отгула дел накопилось наверняка... Возможно, заскочит Шнай. В последнее время он иногда заскакивает — в обеденный перерыв, благо офис в десяти минутах от Ленинской, или вечером, после работы, особенно когда Стас в деловых разъездах. Да, случилось совсем уж немыслимое — Круспе со Шнайдером сдружились. Даже странно — что им мешало сделать это раньше? Да просто раньше они, они оба, были другими. Во время последних посиделок за чашкой какао, они обсуждали пенсионную реформу и повышение налоговой ставки, время от времени отвлекаясь на то, чтобы подсунуть очередную погремушку визгливой Алиске в розовых ползунках. Да уж — время не стоит на месте...
— Уснула? — Ирина шепчет, выглядывая из дверного проёма. Хрупкие смуглые плечики чуть вздёрнуты. — Давай быстрей, пока время есть. Жду в ванной.
Рихарду дважды повторять не надо — махнув рукой на поиски курева, он снимает очки и, как есть, в одних трусах, следует за обнажённой супругой. Время — это ресурс, которым нужно распоряжаться правильно. И у своей дисциплинированной жены он в этом плане многому научился.
— Владимир Иванович, подпишите, пожалуйста. В отделе кадров без вашего одобрения не утверждают.
— Не утверждают, говоришь? — недовольный тем, что его снова отрывают от дел почём зря, губернатор принимает из рук ассистента заявление на отпуск. — С первого по четырнадцатое июля? А не маловато тебе? Может сразу на месяцок возьмёшь, чего мелочиться?
— Ну Владимир Иванович, я же предупреждал заранее. Обещал Катю на море свозить, путёвки куплены уже. В Геленджик.
Работа в аппарате губернатора накладывает на Кирилла дополнительные ограничения, такие, например, как статус “невыездной”. Но он ничего не имеет против Геленджика, а его девушка — и подавно. После попытки самоубийства ей поставили диагноз “большое депрессивное расстройство”, и встретив её из больницы, побывавший в перипетиях и уволившийся из органов Кирилл думал, что всё уже позади. Как же он ошибался — Катю пришлось выхаживать уже дома, борясь за каждую улыбку. И вот, наконец-то, их первый совместный отпуск, о котором они так мечтали ещё с первого курса академии. Неужели, крах надеждам? Кириллу не верится, что начальник может так с ним поступить.
— Ладно, шучу я, — углядев, что парень вот-вот разревётся от обиды, губернатор Володька смягчает и тон, и мину. — Давай сюда.
Размашисто черканув свой афтограф на суетливо протянутом листе, он откидывается на спинку губернаторского кресла. Всё равно Дианка обещала к первому числу выйти на службу — официально она ещё в декрете, но кажется, она уже настолько устала от прелестей материнства, что на работу чуть ли ни набивается. По крайней мере, заскочив на их с Риделем свадьбу пару дней назад, у Владимира сложилось именно такое впечатление.
Все ожидали, что кандидат Владимир Иванович Иванов с предвыборной гонки будет снят, правда никто не мог объяснить — за что. Просто потому, что связался с неправильными людьми? Ну так выбора у него не было, к тому же вертолёт ему передавали сами силовики, добровольно и не задавая вопросов — когда речь идёт об освобождении заложников, роль пилота в побеге из окружения выглядит чуть ли не спасительной. Так что его не сняли. Он выиграл выборы при феноменально высокой явке и полном отсутствии вменяемых конкурентов. Он выиграл их так оглушительно и безапелляционно, что даже самым непримиримым недоброжелателям не оставалось ничего, кроме как признать волю народа. И Володька, пожалуй, был последним человеком в регионе, который её, эту волю, признал. Было очень страшно, и в то же время — без каких-либо путей к отступлению. Приняв дела от губернатора предыдущего, тут же собравшего в охапку все свои активы и срулившего за рубеж — очевидно, уж слишком он опасался повторить судьбу своего ставленника и по совместительству главного подельника в разграблении региона Кречетова, Володька погрузился в новые обязанности. Сколотив профессиональную команду из числа уважаемых в регионе специалистов в различных областях, он взялся за работу, поначалу действуя по наитию, но с каждым днём набивая руку и переходя от экспериментов к осязаемым успехам. Так, на должность министра здравоохранения он назначил врачиху из женской консультации, а на пост министра образования и народного просвещения — молодую учительницу младших классов. Сформировав региональное правительство по данной схеме, он затаился и стал ждать, что будет. Ждали все, и ничего плохого не произошло. За год сделано было немало — несколько заброшенных предприятий возобновили производство, статьи бюджета перекроили так, чтобы бо́льшая часть региональных доходов шла на социальные нужды, местным фермерским хозяйствам понизили ставку кредитования, а областной прокуратуре намекнули, что пора бы повнимательнее присмотреться к деятельности некоторых бизнесменов, наживших свой капитал во времена правления предыдущего губернатора. Налоговикам так же негласно нашептали поменьше прессовать мелких лавочников и активнее взаимодействовать с крупнейшими торговыми сетями, захватившими чуть ли ни весь город, и при этом не приносящими ощутимых налоговых отчислений. В обществе шептались: одни — о том, что нового губера скоро убьют, другие — о том, что он аж в президенты метит. Но шёпот без следа растворялся в звуках маленького города. Город зашумел, и это было сродни возрождению, выходу из спячки.
Дверь за Кирюхой захлопывается — счастливого ассистента в приёмной дожидается Катя. Они берутся за руки и выходят из здания администрации в тёплый летний вечер. Владимир Иванович этого не видит, иначе порадовался бы за молодёжь. Оставшись один, он поднимается с кресла и подходит к окну. Ещё солнечно: в июне дни самые долгие, но уже идут на убыль. Домой он не спешит — во-первых, к себе домой нельзя — по статусу ему полагается резиденция, шофёр и охрана. А на казённой даче нет ни старой радиотехники, ни времени на неё. Там пусто и одиноко — каждый вечер он возвращается туда только чтобы поужинать и лечь спать. Он работает без выходных, проводя дни либо в своём кабинете, либо в поездках по региону. Вокруг него вьются какие-то бабы — очень уж гламурные, молодые и дерзкие, и в неимоверных количествах. Сильно мешают работать. Но на следующей неделе у него деловая встреча с министром здравоохранения, и он возлагает на эту встречу некоторые тайные надежды. Пока он стоял у окна, небо над Мценском из безоблачного голубого стало сизым, то там, то здесь порезанным перистыми розовыми облаками. Скоро ночь. Ещё раз вглядевшись в город, простирающийся за окном его кабинета, прислушавшись к его звукам и прислушавшись к себе, губернатор довольно покачивает головой: всё спокойно. Тихонько улыбнувшись, он возвращается к работе над документами.