Тем временем, уже изрядно захмелевшие Тилль и Флаке повышают градус дискуссии, попутно пытаясь привлечь к разговору и Стаса, а заодно и напоить его до своего уровня. Заметно, что эти двое очень близки, возможно, Флаке — действительно самое доверенное лицо Линдеманна. Они громко ржут, перебивая друг друга, неустанно машут рюмками, разместившись в одном кресле чуть ли не в обнимку, временами перешёптываются, едва ли не соприкасаясь губами, а потом снова ржут.
— Ну что, Стас, готов к трудовым подвигам? Если запустимся к середине января... — громогласно изрекает Тилль и сразу же оказывается прерванным.
— Не если, а точно, — вставляет Лоренц с заумным видом и дважды икает.
Тилль снова ржёт и тут же продолжает, явно найдя в лице молчаливого Стаса благодарного слушателя:
— Запустимся в январе, а к марту у тебя уже будут первые партии продукции для сбыта. Вот тогда работёнка-то и начнётся!
— А Кречетов? Тилль, выборы как раз в марте! — не унимается Флаке.
— Знаю, Крис, план есть, всё под контролем. Эту тварь мы раздавим. Сперва отожмём все его активы, а потом отдадим информационщикам на растерзание. Скоро Круспе приедет — пусть работает.
— Тилль, чтобы было, с чем работать, не мешало бы сперва компроматиком разжиться. Ты же говорил, что у тебя всё на мази, а по факту — прости, но ни хрена! — Флаке тянется за почти опустошённой бутылкой водки, и вновь наполняет три рюмки.
— Ну, вообще-то, для разведдействий у нас есть женский батальон, — Тилль кивает в сторону девушек, уже, кажется, позабывших даже об Оливере, и ныне поглощённых просмотром каких-то видеороликов из соцсетей.
Обнулив очередную рюмку, Стас решается, наконец, покончить с неведением. Весь вечер, удачно мимикрируя под общее настроение компании, он места себе не находил, смутно ощущая то тревогу, то разочарование: Фрау нигде не видно. Всё ли с ней хорошо? Возможно, она уехала? У кого спросить, не провоцируя неуместных комментариев? Самым адекватным человеком в комнате, и небезосновательно, кажется Оливер. Улучив момент, когда Тилль и Флаке, всё же оставляют его в покое, слившись в абсолютной идиллии двух людей, полностью довольных друг другом, парень поднимается с насиженного места и не совсем ровным шагом подходит к бритоголовому трезвеннику.
— Олли, послушай, извини, что отвлекаю. Ты случайно не знаешь, где Фрау? — Стас очень нервничает: а что, если железный Олли начнёт задавать вопросы, почему это он так интересуется...
Но Оливер не из тех, кто задаёт лишние вопросы.
— Фрау? Её нет сегодня.
Во рту у Стаса моментально пересохло, и кажется, будто весь хмель мгновенно вымывается из организма внезапно нахлынувшей мощной волной адреналина.
— Как... Как нет?
— Сегодня здесь не Фрау, сегодня с нами Дум, правда, снова не в настроении. Когда я выходил вас встречать, он был на кухне. Наверно, до сих пор там сидит.
— Извини, Дум? — Стас в растерянности.
— Ну да. Дум. Шнайдер.
Не понимая, что происходит, окончательно сбитый с толку парень бредёт в сторону кухни.
Тот, кого он ищет, полубоком сидит на широком подоконнике чуть приоткрытого окна. Стас узнаёт его моментально: нет, это никакой не “муж” Фрау, как ему раньше могло бы подуматься.
— Фрау, Дум, Шнайдер — сколько же у тебя имён? — Стас прикрывает за собой дверь кухни, он чувствует себя легко и уверенно, и, уже совершенно протрезвевшим.
— Ещё есть то, что в паспорте, но оно под запретом, — обладатель такого знакомого голоса поворачивается в сторону вошедшего.
Теперь Стас в полной мере может разглядеть высокого атлетичного мужчину, рельеф сильных рук, тёмно-каштановые кудри, на этот раз собранные на затылке в аккуратный хвостик, и грустный взгляд бледно-серых глаз. Единственное, что осталось неизменным в образе человека, ныне облачённого в узкие светлые джинсы и белую футболку без принта — это всё те же домашние плюшевые тапочки.
— Как тебе вечеринка, Станислав? Эти алкаши там ещё на ногах-то держатся? При нашем ритме жизни мы отрываемся редко, но метко, как видишь.
— А ты почему здесь, один, Шнай? Можно тебя так называть?
— Можно. Я пас сегодня. Настроения нет.
— Понятно, — парень мнётся и, не зная, как продолжить беседу, достаёт из кармана пачку сигарет.
Человек, которого, по крайней мере сегодня, можно называть Шнай, снова будто видит его насквозь:
— Ты хочешь что-то спросить? Спрашивай. Я говорил, что Фрау Шнайдер невозможно обидеть, а вот Дума — возможно, но тебе это вряд ли удастся.
— Да не, просто... Флаке говорит, что ты, то есть Фрау, будто бы вечно на грани нервного срыва, будто бы калечишь себя, но мне что-то не верится...
— И правильно, что не верится. Флаке чего только не наговорит, он у нас типа склонен к гиперопеке. А ведь были времена, когда он и о себе-то позаботиться не мог... — Шнай отводит взгляд в верхний правый угол, предаваясь воспоминаниям о давно ушедших днях.
Стас ловит его настроение и спешит воспользоваться случаем:
— Расскажи! Откуда ты его знаешь? Откуда вы все друг друга знаете?
— Могу и рассказать, это не секрет. — Шнайдер поворачивает к парню своё скуластое лицо, тонкие губы тронуты тенью улыбки. — Мы все вместе учились в одном классе. В школе нам доставалось — русаков не любили: так в Берлине называли всех выходцев из СССР и их детей. Вроде, и сейчас называют. Мы происходили из русскоязычных семей, и очень скоро стало очевидно, что единственный способ дать отпор местной агрессивно настроенной по отношению к приезжим гопоте — это объединиться. Так, уже в первом классе, мы сколотили нечто вроде банды: Тилль, Олли, Рихард — с этим упырём ты ещё познакомишся, и мы с Паулем, — при произнесении имени Пауля Шнай слегда прикусывает верхнюю губу и вскоре продолжает свой рассказ: — Флаке перевели к нам в школу уже классе в шестом, но он с нами не общался. Знаешь — типичный задрот, вечно ковырялся в каких-то гаджетах, и откуда он только их брал, учитывая, что его воспитывала одна бабушка на свою пенсию! Родители то ли бросили его, то ли умерли — он никогда не рассказывал. Однажды, когда нам было уже лет по тринадцать, мы с Паулем возвращались из школы после уроков, планировали, помню, накупить новомодных американских чипсов на все карманные деньги и сожрать их на пустыре неподалёку от бывшей советской военной базы — это было что-то вроде “нашего места”. Идём мы значит, и видим: в подворотне, прямо за продуктовым магазином — Лоренц, и парней десять вокруг него. Окружили бедолагу, отняли портфель, учебники раскидали, всяко обзывали там... А заводилой у них был Уве — главарь всего хулиганья нашей средней школы. Мы с Паулем сразу поняли: дело пахнет керосином. По-хорошему, надо бы вступиться за парня — он всё-таки свой, из русаков, хоть и задрот — но что мы вдвоём могли сделать против толпы? Пауль тогда быстро сообразил: схватил меня за руку, и мы рванули в сторону двора, где жил Тилль. Повезло — наши все были там, на обычном месте: Тилль и Риха легонько боксировали, работая больше на реакцию, а Ридель висел на турнике вниз головой, зацепившись за перекладину согнутыми в коленях ногами. Кратко объяснив суть дела, мы рванули обратно, к тому закоулку, но уже впятером. И весьма вовремя: к тому моменту, как мы подоспели, Уве уже топтал Флакины очки, а ещё двое поочереди лупили Лоренца по распухшему лицу. Завидев нас, вся шайка моментально переключила своё внимание: в их глазах мы выглядели добычей поинтереснее, а двукратное численное превосходство не оставляло сомнения в исходе назревающей неравной битвы не в нашу пользу. Но так только казалось. Тилль в одиночку уложил двоих на лопатки, и пылу у наших противников тут же поубавилось, а окончательно прийти в себя им помог Ридель. Я помню тот момент, как сейчас, такое, знаешь ли, не забывается. Представь, Станислав: Олли спокойно подходит к разозлившемуся не на шутку Уве, отражает один его удар, другой, третий, затем хватает его за предплечье, выкручивает, заставляя тело согнуться, и коленом пробивает в челюсть. Несколько раз. Затем отвешивает уже полумёртвому Уве мощный пинок промеж лопаток, и из его рта, больше напоминающего бездонную кровавую дыру, на землю сыпятся несколько зубов. Ридель молча подбирает их, заталкивает Уве обратно в рот и зажимает ему носоглотку ладонью до тех пор, пока тот несколько раз рефлекторно не сглатывает, отправляя собственные зубы себе в желудок. Да, были времена...