Г. СМИРНОВ: Теперь последний вопрос. Пожалуйста, скажите мне, кем были эти двое, с кем Вы говорили, и, возможно, Вы сможете вспомнить имена пары, которая сказала Вам о расстреле в Катынском лесу?
АРЕНС: Эта пара жила в маленьком доме приблизительно в 800 1.000 метров к северу от нашего выезда на Витебскую дорогу. Я не помню их имен.
Г. СМИРНОВ: Значит, Вы не помните имена этой пары?
АРЕНС: Нет, не помню.
Г. СМИРНОВ: Таким образом, Вы услышали о Катынских событиях от пары, фамилии которой Вы не помните, и Вы ничего не слышали об этом от других местных жителей?
АРЕНС: Пожалуйста, повторите Ваш вопрос.
Г. СМИРНОВ: Следовательно, Вы услышали о Катынских событиях только от этой пары, фамилии которой Вы не помните? Ни от кого еще из местных жителей Вы ничего не слышали о событиях в Катыни?
АРЕНС: Я лично слышал факты только от этой пары, тогда как мои солдаты рассказали мне ряд историй, услышанных от других жителей.
Г. СМИРНОВ: Вы знаете, что во время расследования
Катынского дела, вернее катынской провокации, немецкой полицией на улицах Смоленска расклеивались объявления с обещанием награды любому, кто даст информацию в связи с Катынскими событиями? За подписью лейтенанта Фосса.
АРЕНС: Я лично не видел этого объявления. Лейтенант Фосс известен мне только по имени.
Г. СМИРНОВ: И самый последний вопрос. Вы знаете о сообщении Чрезвычайной Государственной Комиссии по поводу Катыни?
АРЕНС: Вы подразумеваете российскую Белую Книгу, когда Вы упоминаете это сообщение?
Г. СМИРНОВ: Нет, я подразумеваю сообщение советской Чрезвычайной Государственной Комиссии по поводу Катыни, советское сообщение.
АРЕНС: Да, я прочел это сообщение.
Г. СМИРНОВ: Следовательно, Вам известно, что Чрезвычайная Государственная Комиссия называет Вас как одно из лиц, ответственных за преступления, осуществленные в Катыни?
АРЕНС: Там упомянут подполковник Арнес.
Г. СМИРНОВ: У меня больше нет вопросов, г. Председатель.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: доктор Штамер, Вы желаете провести повторный допрос?
Доктор ШТАМЕР: Свидетель, только что Вы сказали, что Вы не знали, когда старший лейтенант Ходт попал в Ваш штаб. Вы знаете, когда он оказался в полку?
АРЕНС: Я знаю, что он был в полку во время русской кампании фактически с самого начала.
Доктор ШТАМЕР: Таким образом, он был в полку с начала?
АРЕНС: Да. Он служил в этом полку с начала русской кампании.
Доктор ШТАМЕР: Только еще один вопрос, касающийся Ваших разговоров с профессором Бутцем. Профессор Бутц упоминал что-нибудь о последних датах на найденных им письмах?
АРЕНС: Он говорил мне о весне 1940. Он также показал мне тот дневник, и я смотрел его, и я также видел даты, но не помню точно, какие. Но они закончились весной 1940.
Доктор ШТАМЕР: Значит, не было найдено никаких документов с более поздними датами?
АРЕНС: Профессор Бутц сказал мне, что не нашли никаких документов или заметок, указывающих на более поздние даты, и он считал, что расстрелы, видимо, происходили весной 1940 года.
Доктор ШТАМЕР: Г. Председатель, у меня больше нет вопросов к свидетелю.
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Свидетель, а Вы не можете вспомнить точно, когда профессор Бутц обсуждал с Вами дату захоронения тел в братских могилах?
АРЕНС: Могу я попросить повторить вопрос?
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Когда профессор Бутц говорил с Вами о братских могилах и утверждал, что захоронение, должно быть, имело место весной 1940?
АРЕНС: Я не могу сказать Вам дату точно, но это было весной 1943, прежде, чем эти эксгумации начались я прошу прощения он сказал мне, что получил указание предпринять эксгумацию, и во время эксгумаций он время от времени общался со мной; поэтому, возможно, это было в мае или в конце апреля. В середине мая он сообщил мне детали эксгумации и сказал мне, между прочим, то, о чем я свидетельствовал здесь. Я не могу теперь сказать Вам точно, когда именно профессор Бутц посетил меня.
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Насколько я помню, Вы заявили, что профессор Бутц прибыл в Катынь. Когда он точно прибыл туда?
АРЕНС: Весной 1940 профессор Бутц приехал и сказал мне, что по указанию командования армейской группы он должен предпринять эксгумации в моих лесах. Эксгумация была начата, и в ходе…
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вы сказали в 1940? Может быть, неверен перевод?
АРЕНС: В 1943м, весной 1943го. Спустя несколько недель после начала эксгумаций профессор Бутц посетил меня, когда я оказался на месте, и сообщил мне, или скорее он обсуждал этот вопрос со мной, и он сказал мне то, что я свидетельствовал здесь. Быть может, это была середина мая 1943го.
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Согласно Вашим показаниям, насколько я понял из Вашего ответа на вопрос, поставленный защитой, профессор Бутц утверждал, что расстрел был весной 1940, перед прибытием комиссии для эксгумаций. Это так?
АРЕНС: Я могу еще раз повторить, что профессора Бутца…
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Нет необходимости повторять то, что Вы уже сказали. Я только спрашиваю Вас, правильно это или нет? Возможно, перевод был неправильным или, возможно Ваши показания были неверны вначале.
АРЕНС: Я не понял, о чем меня спрашивали. Вот почему я хотел объяснить это еще раз. Я только не знаю, что означает последний вопрос. Я могу попросить, чтобы этот вопрос повторили?
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вначале, когда Вы были опрошены представителем защиты, я понял Вас так, что профессор Бутц сообщил Вам, что расстрелы имели место весной 1940 г., и случилось это до прибытия комиссии для эксгумаций.
АРЕНС: Нет, меня поняли неправильно. Я свидетельствовал, что профессор Бутц приехал ко мне и сказал мне, что он должен сделать эксгумации, поскольку это касалось моих лесов. Начались эксгумации, и приблизительно 68 недель спустя профессор Бутц был у меня, и бывал еще но приблизительно 68 недель спустя он приехал ко мне и сказал мне, что он убежден, что в результате его открытий он теперь был в состоянии установить дату расстрелов. Это утверждение, которое он сделал мне, относится приблизительно к середине мая.
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вы были на месте, когда нашлись дневник и другие документы, которые показал Вам профессор Бутц?
АРЕНС: Нет.
ТРИБУНАЛ (Генерал Никитченко): Вы не знаете, где он нашел дневник и другие документы?
АРЕНС: Нет, этого я не знаю.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Когда Вы впервые сообщали начальству о Вашем подозрении, что там была могила?
АРЕНС: Сначала я не догадывался. Я уже упомянул, что там были бои; и сначала я не придавал значения услышанным рассказам и не верил этому. Я полагал, что там были погибшие солдаты, как и в нескольких могилах поблизости.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы не отвечаете на мой вопрос. Я спрашиваю Вас, когда Вы впервые сообщали начальству о могиле?
АРЕНС: В ходе лета 1942 я говорил с полковником фон Герсдорффом о разговорах, о которых узнал. Герсдорфф сказал мне, что он также слышал об этом, на том и закончилась беседа с фон Герсдорффом. Он не думал, что это было правдой; в любом случае он не был полностью убежден. Этого я, однако, не знаю.
Когда весной 1943-го года стаял снег, мне принесли кости, которые там нашли, и тогда я позвонил ответственному за военные могилы и сказал ему, что, очевидно, здесь были могилы каких-то солдат. Это было до того, как профессор Бутц посетил меня.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы делали какое-нибудь сообщение в письменной форме?
АРЕНС: Нет, я этого не делал.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Никогда?
АРЕНС: Нет, я не настолько был обеспокоен этим вопросом.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Свидетель свободен.
Доктор ШТАМЕР: В качестве следующего свидетеля я хотел бы вызвать лейтенанта Рейнхарда фон Эйхборна.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Да.
[Свидетель фон Эйхборн занимает место у свидетельского пульта.]
Сообщите, пожалуйста, свое полное имя.