«Скотина, — подумал Ральф, — нашел себе идиотское занятие. Лед все равно появится снова через час-полтора. Да и сколько можно ухаживать за этим железным дерьмом, ведь русских танков мы еще ни разу не видели, а стрелять по лесу из пушки в надежде зацепить бородатых партизан никто в трезвом виде не станет».
Дивизион располагался в окруженной со всех сторон лесами и полями типичной русской деревеньке с труднопроизносимым названием Хизна. Этот населенный пункт представлял собой пятьдесят пять домов, раскинувшихся по обе стороны изогнутой, безнадежно разбитой колеи. Здесь были два пруда, опустевшая ферма с общественной баней и картофельные поля за огородами, усаженными луком, морковью и огурцами.
Их пригнали сюда в начале осени. Тогда, как нарочно, зарядили проливные дожди. Люди, лошади, телеги, грузовики вязли в русской грязи, обозначенной на картах вермахта как дорога от Смоленска на юго-восток до Людиново и оттуда уже до станции Барятино, где располагалась в одну минуту разбитая «штуками» крошечная русская авиабаза.
От Барятино до Хизны дороги, по европейским меркам, не было вовсе.
Из-за непролазной грязи и постоянной смены направления движения путь от ближайшей железнодорожной станции занял почти две недели! На ночлег приходилось останавливаться где попало. Никаких постоялых дворов, никаких частных магазинов здесь не было и в помине. Солдаты слышали, что Россия — совсем не то, что Франция или, скажем, Польша, которую они пересекли по железной дороге, погрузившись в вагоны еще в Дрездене. Но они не могли даже предположить, насколько она не похожа на эти понятные и покорные страны.
Это был другой мир, другой континент и, в конце концов, чужая планета.
Ральфа поражали жилища русских, а их внешний облик и даже домашний скот отличались от всего того, что приходилось видеть в сопредельных странах. По европейским меркам, бескультурье в сельских районах было тотальным. За весь переход Ральф лишь однажды увидел настоящий ватерклозет — в помещении бывшего санатория, где его часть остановилась на ночь. Но чаще всего артиллеристы предпочитали ночевать под открытым небом, так как дома им казались слишком грязными и неуютными, к тому же кишели насекомыми.
Это уже после, зимой, любое теплое помещение представлялось Ральфу и его товарищам земным раем. Человек ко всему привыкает, в конце концов.
Солдаты, особенно в первые, победоносные недели кампании, вели себя с местным населением достаточно корректно, если, конечно, оно, хотя бы с виду, демонстрировало лояльность к вооруженным силам рейха. Но, наблюдая за бытом этого народа, даже самые образованные невольно задавались вопросом: можно ли считать его равным по развитию великим западноевропейским нациям, если он позволяет властям так над собою измываться?
Преодолев лишения похода, перепачканные в глине, до предела утомленные, но все еще веселые и по-детски уверенные в себе, солдаты, встретив на своем пути от станции до места дислокации лишь только природные преграды, вышли к огромному яблоневому саду. За ним виднелись соломенные крыши и покрытые преимущественно синей краской оконные рамы бревенчатых домов русских крестьян.
Дивизион остановился в ста пятидесяти метрах от границы сада, рядом с нетронутой войной пилорамой. Ральф вытер грязным рукавом пот с лица, вздохнул с облегчением, предвкушая скорую награду за лишения многокилометрового пешего перехода: горячую печь, стаканчик шнапса и крепкий сон в десятках километров от линии фронта.
Русские упорно оборонялись. Сталин не щадил своих людей, затыкая тысячами подданных бреши в обороне, бросая их лавинами под свинцовый град. К осени, впервые с начала войны, русским даже удалось добиться превосходства в воздухе, но все же Красная армия продолжала отходить на восток, к Москве, оставляя города, теряя военную технику и живую силу. На днях сообщили, что части вермахта вступили в Брянск, взяли Медынь, а 12 октября войска 4-й армии захватили Калугу. В ходе боев в зоне ответственности группы «Центр» было уничтожено восемь русских армий. В плен попало почти 700 тысяч человек! Пленные… Раньше Ральфу не приходилось видеть столь унылого зрелища: нестройные колонны несуразно одетых голодных русских покорно плелись в сторону Смоленска, почти не охраняемые. Казалось, над этой растерянной толпой витал ангел отчаяния. Многие падали замертво прямо на дороге от полученных ран и нечеловеческой усталости.
Имелись основания верить, что резервное подразделение, в котором числился дивизион Ральфа, уже вряд ли вступит в бой на московском направлении. Фюрер обещал, что еще до конца года в столице Советов пройдет победный парад германской армии. Эта уверенность подкупала, и даже бывалые солдаты, которых раздражала рассчитанная на «ум и проницательность» богемных барышень риторика фильмов Министерства пропаганды, уже начинали верить, что большевистской стране наступает капут. А вместе с ним придет долгожданный отпуск и даже (почему бы нет?) приятное путешествие домой или в итальянскую Лигурию, в милый городок Сан-Ремо, где целых два месяца стоял учебный полк, и Ральф, Ханс и еще девятьсот сорок восемь немцев ждали отправки на восток, купаясь в море и по случаю попивая домашнее итальянское вино.