Такова была картина событий, наблюдаемая сбитым с толку голландским народом в роковые дни 10 - 14 мая 1940 года. Благодаря печати и радио, письмам и устным рассказам об этих событиях узнали во всех странах мира. Нарастала волна страха и нервозности, она грозила захлестнуть миллионы людей. [146]
Глава 4. Немецкое наступление в Бельгии и Франции
Бельгия
Голландия оставалась нейтральной в годы первой мировой войны. Что касается Бельгии, то ее население в 1940 году же еще прекрасно помнило о кошмарных днях августа 1914 года, когда грубые сапоги солдат немецкой армии топтали бельгийскую землю. Многие селения и города погибли тогда в пламени пожаров; бельгийских граждан немцы расстреливали сотнями за совершаемые якобы нападения на отдельных солдат и мелкие подразделения немецких войск. После продвижения немцев на запад наступили четыре года жестокой оккупации; то были времена бесправия, морального унижения, материальной нужды, насильственных изгнаний.
10 мая 1940 года тот же самый враг снова перешел в наступление.
Голландцы не знали (поскольку еще не испытали на себе), что значит война с немцами и оккупация страны немецкими войсками. Бельгийцы знали об этом по собственному опыту. Все их прежние страхи снова ожили. Слава богу, что мощные союзники Бельгии предусмотрели возможность немецкого наступления и приняли соответствующие контрмеры!
Едва радиостанции успели сообщить о начале боевых действий, едва прозвучал сигнал отбоя после первой воздушной тревоги, как население всей Бельгии, от Арденн до побережья Северного моря, высыпало на улицы и с ликованием приветствовало французских я английских солдат, своих собратьев по прошлой войне. Мотомеханизированные части французской и английской армий двигались по дорогам в безупречном порядке; народ [147] встречал их с энтузиазмом, распевая “Марсельезу” и “Типперери”. Внешний вид войск придавал населению уверенность в том, что немецкий агрессор будет задержан далеко на востоке, а затем быстро вытеснен. On les aura!{131}
Однако наряду с уверенностью, а вернее в противовес ей, чувствовался и страх.
В первый же день немецкого наступления начали распространяться пессимистические слухи: о перевороте во Франции, о нападении Италии на Францию, о прорыве линии Мажино, о полном уничтожении всех селений вокруг Льежа. Полиция и значительная часть населения были уверены, что подобные слухи распускаются намеренно агентами противника. Уже 10 мая в Куртре арестовали 12 человек “по подозрению в шпионаже и распространении ложных слухов”{132}. Народ стал выискивать сообщников врага - пятую колонну. Валонны (говорящая по-французски часть населения Бельгии) называли ее la cinquiиme colonne, фламандцы (говорящие по-голландски) - de vijfde kolom.
10 мая министр национальной обороны обратился по радио к населению с воззванием. Он призывал сообщать военным властям или полиции о “подозрительных личностях”, замеченных близ укреплений или других объектов военного значения. Предлагалось снять все радиоприемники, установленные на автомобилях. Население делало вывод, - очевидно, обнаружены вражеские агенты, получавшие таким путем инструкции. Новые правительственные предупреждения, объявленные на третий день войны, вызвали еще большую тревогу. Органы государственной безопасности сообщили, что немецкие парашютисты, переодетые в штатское платье и располагающие портативными радиопередатчиками, высадились “в нескольких пунктах бельгийской территории в целях [148] распространения ложных слухов и совершения диверсионных актов”. На следующий день власти объявили, что вражеские агенты совершили ряд нападений на полицию. “Нападавшие были одеты в светло-коричневую форму; на штампованных пуговицах - знак свастики; кроме того, на одежде имеются отличительные значки с буквами D. А. Р.”. Органы государственной безопасности требовали, чтобы вое плакаты, рекламирующие цикорий “Паша”, развешанные на телеграфных столбах или других местах, были удалены. При этом давалось следующее объяснение: “На обратной стороне указанных плакатов имеются рисунки, из которых противник может почерпнуть важную информацию по вопросам связи, сообщений и т. п.”
Да, немцы, как видно, продумали все! Ни одна мелочь не ускользнула от их внимания! Ведь плакаты были развешаны давным-давно, еще в мирное время, теперь же их приходилось срочно снимать, чтобы какой-нибудь парашютист не воспользовался ими в поисках дороги к ближайшему мосту или виадуку. Да и как можно распознать подобных парашютистов? Ведь они переодеты, как сообщило правительство 13 мая, в одежду рабочих, священников или бельгийских солдат; противник привлекает даже женщин к шпионажу и совершению диверсионных актов.
Особое волнение царило в первые дни войны в самой столице страны - Брюсселе; переполненный слухами и страхами, город гудел, как пчелиный улей. Сообщений о военных успехах не поступало. Хуже того, стало известно, что немцы захватили три важнейших моста через канал Альберта, к северо-западу от Льежа. Как это могло случиться? Ведь мосты могли простреливаться с фортов, расположенных вокруг Льежа! Разве эти форты выведены из строя? От этой мысли становилось не по себе. Может быть, Гитлер использует секретное оружие - отравляющие вещества и смертоносные лучи? А вдруг измена? Как знать? Тон официальных сводок был оптимистическим. “Наше положение улучшается с каждым часом”, - заявил король Леопольд 13 мая, однако народ знал, что войска, обороняющие страну, все время оттесняются. [149]
Уже 12 мая французский историк Марк Блош видел бельгийских дезертиров на дороге близ Шарлеруа{133}. В ту же ночь один из английских военных корреспондентов слышал, как бельгийский солдат стучал в дверь дома в Брюсселе, крича: “Это я, мать!”. “Он вернулся с фронта, который пришелся ему не по вкусу”{134}. Возможно, что количество дезертиров было не так велико, однако каждый из них вносил свою долю в рассказы о подавляющей силе немецкого наступления. С появлением первых потоков беженцев количество таких невеселых рассказов еще более увеличилось. В юго-восточной части Бельгии потоки беженцев запрудили дороги еще 10 мая. Железнодорожники и почтово-телеграфные служащие получили распоряжение об обязательной эвакуации до вступления войск противника; вслед за ними, уже по своей собственной инициативе, потянулись десятки, а потом и сотни тысяч остального гражданского населения. В западную часть Бельгии прибыло не менее полутора миллионов беженцев; они надеялись, что им удастся поехать дальше, во Францию, если обстановка этого потребует. То были люди, доведенные до отчаяния. Находясь под впечатлением пережитого, они рассказывали о тех мытарствах, которые претерпели сами от немцев или членов пятой колонны, или то, что слышали о страданиях других.
Можно себе представить ужас, охвативший этих людей, когда выяснилось, что дальнейшие пути бегства закрыты! В течение пяти дней французы не пропускали беженцев через свою границу. Когда разрешение было дано, время оказалось почтя полностью упущенным. Немецкие танковые дивизии, о действиях которых бельгийцы ничего не знали, уже приближались к Ла-Маншу. Дойдя до устья Соммы, немецкие мотомеханизированные соединения устремилась к северу. В последние десять дней мая из местного населения, беженцев и измотанных отступлением бельгийских, французских и английских солдат образовался человеческий водоворот, все более оттесняемый [150] немецкими войсками к побережью, в сторону единственного в данном районе парта - Дюнкерка.