Пришел крайний срок для создания собственной партии. Предстояло разорвать наконец путы, связывавшие спартаковцев. Еще четырнадцатого декабря «Роте фане» опубликовала воззвание, заключавшее в себе программу новой самостоятельной партии, — «Чего хочет «Союз Спартака»?». Оставалось обсудить и утвердить эту программу на съезде.
«Союз Спартака» сделал последний шаг по отношению к независимым — потребовал созыва всегерманского съезда не позже двадцать пятого декабря. Но те даже не сочли нужным ответить на ультимативное требование. Мосты были, таким образом, сожжены.
Двадцать девятого декабря, после больших усилий, в условиях разобщенности, царившей в стране, открылась конференция левых сил, на следующий день объявившая себя учредительным съездом. Вопрос о необходимости самостоятельной революционной партии не вызывал сомнений больше ни у кого.
Было очевидно: отсутствие ее сыграло в бурной истории последних недель трагическую роль. Тем более она нужна была сейчас.
Так родилась наконец Коммунистическая партия Германии.
В. И. Ленин написал в связи с этим: «…когда «Союз Спартака» назвал себя «коммунистической партией Германии», — тогда основание действительно пролетарского, действительно интернационалистского, действительно революционного III Интернационала, Коммунистического Интернационала, стало фактом».
«Союз Спартака», так много сделавший для своей страны в невыносимых условиях войны, не сошел с исторической арены: называясь коммунистической, новая партия сохраняла еще некоторое время второе название.
Заседания конференции были прерваны на короткое время, и делегаты в полном составе приняли участие в грандиозном траурном шествии — похоронах убитых в «кровавый сочельник» матросов. В последний раз Либкнехт, Люксембург и Иогихес шагали впереди огромной процессии. Притихший Берлин наблюдал за тем, как медленно и мерно движутся нескончаемые колонны по Аллее победы. Разве могли знать берлинцы, что над всеми тремя уже занесен меч убийц и в следующий раз народ, скорбный и гневный, соберется проводить в последний путь Карла Либкнехта!
Похороны матросов состоялись в воскресенье. А в понедельник тридцатого декабря работа делегатов возобновилась. Снова царила деловая и страстная атмосфера. Устав и задачи партии не вызвали серьезных разногласий. Но вот вопрос о Национальном собрании, подготовка к которому шла в стране полным ходом, привел к спорам. Участвовать или бойкотировать выборы? Роза Люксембург доказывала, что участие коммунистов необходимо: в предвыборной борьбе новая партия завоюет себе авторитет и доверие масс. Но большинство питало ненависть к самой идее Национального собрания, означавшего резкий сдвиг вправо, в сторону буржуазного государства, и отвергло справедливое предложение Розы Люксембург. Чувства оказались сильнее разума и стратегии молодой партии. Решили, невзирая на выборы, заниматься своими делами. А дел было в самом деле по горло.
Еще одна задержка произошла в работе съезда: левые независимые как будто склонялись к тому, чтобы создать отдельную партию. Съезд снова приостановил работу в поисках общей с ними платформы. Через день стало ясно, что надежды на объединение двух группировок нет. Драма разобщенности стала на долгие годы уделом рабочего движения Германии.
Но самое важное в ее исторической жизни произошло: в муках борьбы и терзаниях полемики родилась партия, которой предназначено было повести немецкий народ через все суровые испытания.
Итак, на одном полюсе сплотились силы революции, окончательно сформировавшиеся только что; на другом — накопившие давний опыт силы контрреволюции.
Шейдемановцы поняли, что раздавить новую партию надо в зародыше, пока она не стала массовой. Не успела она просуществовать несколько зимних коротких дней, как сделалась жертвой грандиозной провокации. Замысел шейдемановцев был прост и циничен: вызвав партию на улицы, разгромить ее, а на вожаков натравить ищеек.
Четвертого января прусское министерство внутренних дел предложило левому полицай-президенту Эйхгорну сдать дела новому человеку. Эйхгорн считал себя ставленником Советов и до сих пор оказывал сопротивление реакционным мерам правительства. Его пост был последним, находившимся еще в руках у левого социал-демократа. Он решил не подчиняться приказу.
Экстренно собрался Исполком революционных старост. Увольнение Эйхгорна было воспринято всеми как вызов. Решили протестовать и за поддержкой обратиться к населению Берлина.
Некоторые старосты высказало, правда, сомнение: выходить на улицы против хорошо обученных войск, имея мало оружия, без достаточной выучки? На что они обрекут пролетариат Берлина?
Большинство же считало, что подчиниться невозможно и поэтому действовать надо немедленно.
Берлинские рабочие призывались завтра, в воскресенье, снова продемонстрировать свою твердую волю на Аллее победы. Небольшие запасы оружия, которыми располагал Исполком, решено было раздать ударным группам; остальные выйдут безоружными. И все же собирались захватить узловые пункты столицы.
Воскресный день прошел в демонстрациях: сотни тысяч людей заполнили центр города, двигаясь бесконечными протестующими колоннами.
В понедельник началась всеобщая забастовка. Исполком ввел в свой состав представителей матросских и солдатских частей и перенес свой штаб в манеж.
С утра начали выдавать оружие всем, кто являлся, чтобы охранить колонны от провокаций.
Но шейдемановцы тоже вооружали своих приверженцев.
Революционные старосты направили делегатов в казармы убеждать, чтобы солдаты примкнули к рабочим.
Части, готовые сражаться на стороне народа, потребовали лишь одного: чтобы правительство, которому они присягали, было низложено, тогда они присягнут новой власти.
Спешно был создан Революционный комитет. В него вошли Либкнехт и двое левых независимых — Ледебур и Шольце. Ревком объявил, что правительство Эберта не только изжило себя, но и заклеймило преступлениями, поэтому вместо него создается революционный орган, принимающий на себя всю полноту власти.
Обращение Ревкома было отпечатано на машинке.
Нужны были подписи всех трех членов — на этом настаивали солдатские представители.
Либкнехт и Шольце расписались тут же, Ледебура не было. За него поставил подпись, во второй раз, Карл Либкнехт: замедлять стремительный бег событий из-за пустой формальности казалось ему преступным.
Но обращение ревкома выглядело не слишком убедительно, а формализм солдатских представителей пересилил их готовность сражаться на стороне восставших. Матросы же дали не так давно обещание соблюдать нейтралитет и потому заявили, что останутся в стороне от междоусобиц.
Так получилось, что восставший народ не получил помощи ни от солдат, ни от матросов. Да и руководили им совсем плохо. Независимые стали совещаться. Совещания их шли непрерывно. Спартаковцы же действовали. Они появлялись всюду, где рабочие устремлялись на штурм. Либкнехта, Розу Люксембург, Пика можно было видеть то в одном месте, то в другом. Их страстные речи поддерживали решимость восставших. Но что захватывать и с кем сражаться? Захватили дома издательства «Форвертс», устроили баррикады из огромных рулонов бумаги. Захватили еще несколько зданий. Твердого плана восстания не было, а независимые все еще совещались. Невероятные усилия коммунистов и огромное напряжение сил не способны были привести в движение громоздкий и неорганизованный механизм восстания.
Эберт на этот раз не сидел с поникшим лицом и потухшим взглядом. Он, наоборот, энергично распоряжался, предвкушая скорый разгром противников. Он уже видел их поверженными и мысленно расправлялся с ними. Пришла пора твердой власти; натешились, хватит. Национальное собрание, что бы там ни случилось, откроется в срок, через две недели, девятнадцатого января. Надо только раздавить мятеж, устроить левым такое кровопускание, которое запомнилось бы им надолго.
Главнокомандующим силами обороны был назначен Носке. В час своего назначения он произнес фразу, сохранившую его имя в истории:
— Пусть будет так. Кто-то ведь должен стать кровавой собакой. Я не боюсь ответственности!